В человеческой культуре существует один уникальный элемент, который придает жизни личности и общества неповторимый эмоциональный колорит. Речь идет об эстетическом отношении к миру, воплощающемся в стремлении человека к постижению прекрасного.

В середине XVIII в. немецкий философ А. Баумгар-тен (1714-1762) ввел термин «эстетика». Он образовал его от древнегреческого слова «aesthethikos», означающего: «воспринимаемое чувствами, ощущениями». С точки зрения Баумгартена, следовавшего философской традиции, достигаемое в чувственном познании совершенство и есть прекрасное. Но поскольку единственной областью воплощения прекрасного является искусство, он определил эстетику как науку о прекрасном и условиях воплощения последнего в искусстве. Такая точка зрения получила в дальнейшем большое распространение, хотя и вызвала массу дискуссий, в которых приняли участие многие крупные мыслители XVIII- XX вв.

Правомерно ли ограничивать предмет эстетики искусством? Только ли в живописи, музыке, литературе человек находит и отображает красоту мира? Чем объяснить тот парадокс, что с древности и до наших дней понятие «искусство» употребляется не только для обозначения художественного творчества и его результатов, но и высокого мастерства) достигнутого в любом виде человеческой деятельности (например, искусство врача-целителя, дипломатическое искусство, искусство воспитания, искусство спора и т. п.)?

Уже в VIII- VII вв. до н.э. в Древнем Китае, Индии, Греции было выработано представление о том, что процесс чувственного восприятия жизненных явлений связан у людей с непосредственно-эмоциональным отношением к ним. Оно выражается в переживаниях (восхищении, отвращении, сочувствии, сострадании, гневе, юморе и т. п.) и принципиально отлично от научно-рационального постижения действительности. Красота утренней зари, например, вызывает восторг, не требующий выяснения физических причин сказочно прекрасного рассвета или же чистоты бирюзового неба. Древние мыслители заметили и то, что эстетические переживания очень отличаются от повседневных забот и тревог. Состояние, обозначающее процесс очищения человеческой души под воздействием прекрасного, получило название катарсиса. Это понятие становится одним из важнейших в античном миросозерцании.

Открыв, что именно искусство во всем его многообразии является одним из главных источников глубоких эстетических переживаний, философы древности стали понимать катарсис как процесс творчества вообще, как воплощенное чувственно-эмоциональное отношение человека к действительности. Античная музыка и трагедия, поэзия и философия (которую чаще всего трактовали как высшее искусство мысли), доблесть воина и спортсмена были призваны открывать тайну прекрасного, приближаться к решению одной из главных загадок - загадке человека как микрокосмоса, уникальной модели мироздания.

Великие философы античности Платон и Аристотель, используя мотивы древнегреческой мифологии, интерпретировали космические, природные основания стремления человека к прекрасному в философско-поэтической форме. С их точки зрения, в мире существуют три начала: Хаос - пространство, Гея - праматерия и Эрос - движущая сила Космоса.

В философии Платона Эрос занимает особое место. Испытывая стремление к вечной гармонии, Эрос - любовь, предназначает себя прекрасному, испытывает влечение к нему, заражая страстью к красоте и род человеческий. Память людей хранит этот завет любви, находится в состоянии постоянного «припоминания», анамнеси-са. Любовь к красоте, изначально «правящая миром», преодолевающая его хаос, олицетворяется в человеческом стремлении к искусству, творчеству, прекрасному.

Поэтому справедливо, исходя из глубокой исторической традиции, определять эстетику как науку о прекрасном - в природе, обществе, искусстве, человеческой деятельности. Еще Маркс писал о том, что человек-творец, вступая в достаточно высокую стадию своего развития, формирует материю «также и по законам красоты»*. Эта мысль как никогда актуальна в наши дни, когда человеческая культура, несмотря на поразительные достижения, дарованные ей технической цивилизацией, находится под угрозой глобального, смертельного кризиса, когда ценности прекрасного, нравственного, общечеловеческого предстают как гуманистический символ Красоты жизни, противостоящий Хаосу смерти.

Замечательный немецкий поэт и гуманист И. Ф. Шиллер (1759-1805) в своих «Письмах об эстетическом воспитании» первым высказал великую идею о том, что «красота спасет мир», разглядев в творчестве по законам красоты образец гармонического устройства жизни и гармонического развития личности.

В русской национальной культуре эта тема была развита Ф. М. Достоевским, придавшим тезису о спасающей мир красоте духовно-религиозный, нравственный смысл. Очищение человеческой души происходит только через служение высшим идеалам, противостояние тому безобразному, аморальному, бездуховному, что наполняет повседневно жизнь человека в его борьбе со злом. Тема эта, воплотившаяся в творчестве многих великих русских художников XIX-XX вв., стала одним из символов гуманизма, человеколюбия и нравственной зрелости русской культуры.

Именно прекрасное служит для определения и положительной оценки наиболее совершенных явлений окружающего мира, человеческой деятельности, искусства. Прекрасному мы обязаны возникновением великой философии и высокого искусства, вечными поисками гармонии мироздания и совершенного человека.

Какие «грани прекрасного» раскрываются перед человеком в его стремлении к вечному поиску, «узнаванию» себя - в мире и мира - в себе? С чего начинается постижение прекрасного?

Выдающийся немецкий историк-искусствовед Макс Фридлендер (1867-1958) о природе художественного восприятия писал: «Главная ценность заложена в первом впечатлении, этом неповторимом и незабываемом переживании... Первое воздействие следует воспринимать возможно более чисто, наивно, без предупреждения и размышления, - умственная установка же уничтожает часть воздействия. Лишь после того, как сказало свое слово целое, можно приступить к научному анализу, подойти к предмету вплотную...».

Первое эстетическое впечатление, свободное от мыслительных стереотипов, очень часто оказывается наиболее правильным, близким к сути художественного замысла. Но ощущение внутренней погруженности в сущность прекрасного иногда возникает не сразу.

Каждый из нас сталкивается в жизни с ситуацией, когда природа эстетического, скрытая усложненными реалиями жизни или же своеобразием художественной формы, в какой-то единый миг возникает перед мысленным взором в своей совершенной целостности, красочности, неповторимости. «Остановленный миг» прекрасного преобразует наше мироощущение. У человека, ищущего идеал прекрасного, устремленного к нему, исход этой борьбы выливается в катарсис, очищение души и сердца от второстепенного, наносного. Приходит новое понимание и себя самого, и окружающего мира. Работа эта, как и всякая работа над собой, очень трудна, но итог ее - нахождение «утерянного времени» (М. Пруст), открытие в себе самом иных пластов бытия, о которых, возможно, человек сам и не подозревал. Достаточно вспомнить, как трудно шли к «массовому» зрителю фильмы А. Тарковского.

Вот почему было бы ошибкой считать, что формирование эстетического вкуса, эстетического идеала происходит у человека лишь в процессе «научения», основанного на исключительно позитивном восприятии и последующем анализе художественной культуры прошлого. Хотя и «нет пророков в своем отечестве» (современники редко - и это вполне объяснимо - могут до конца объективно оценить творчество Мастера), тем не менее поиски прекрасного вокруг себя - это неизбежный духовный порыв ищущего человека.

Конечно, первое впечатление может быть разным и часто обманчивым. Особенно часто оно подводит в тех случаях, когда художественное творчество изначально, пульсивной реакцией на непривычное был «уход» - и из зрительного зала, и от неразгаданного философского языка автора. И вот сегодня, спустя годы, очищающая сила первого впечатления, передавшаяся и повзрослевшим первым зрителям) и их «наследникам», позволяет увидеть в творчестве Андрея Тарковского животворящее начало русской духовной культуры. Очень важно, что сегодня фильму-фреске «Андрей Рублев» вернулось его первоначальное авторское название - «Страсти по Андрею». Трагический библейский мотив, звучащий в нем, несет двойную символическую нагрузку. В этом названии - крестный путь великого русского иконописца; высшие проявления его творческого гения, легендарное молчальничество (ис-ихия), вера в будущее Родины. Но в этом же названии - судьба самого Андрея Тарковского, интуитивно угаданная еще тогда, в 60-е годы, когда создавался этот удивительный фильм.

Очень часто в истории русской культуры эстетический поиск истины оборачивался трагедией художника, его уходом в небытие, молчание, смерть. Как писал поэт Арсений Тарковский, отец Андрея Тарковского, топко чувствовавший эти уникальные свойства русского национального гения:

Путь к эстетическому идеалу - это путь нетрадиционного мышления, необходимо включающий в себя синтез культуры прошлого и настоящего. Это поистине путь «через тернии к звездам». И чтобы родить в себе «танцующую звезду» гармонии (Ф. Ницше), часто приходится преодолевать хаос незнания, предрассудков, мифологем.

Понятие «идеал» занимает особое место среди основных эстетических категорий. Обычно под эстетическим идеалом понимается некий образец совершенства, норма, воплощение желаемого, должного, цель, мечта - нередко в образе прекрасного, совершенного человека. Определение идеала показывает, насколько продуктивным является сведение эстетического исключительно к сфере искусства.

Природа эстетического идеала связана с различными проявлениями творчества. Именно своеобразной всеобщностью идеала красоты обусловлен ряд особенностей, присущих этому идеалу. Выделим наиболее важные из них.

Во-первых, очевидна чувственная конкретность эстетического идеала, воплощенная как в способах его воздействия на человека, так и в том эмоционально-первозданном переживании, которое человек испытывает при постижении красоты.

Для того чтобы понять, в чем различие между этикой и эстетикой по предмету исследования, надо дать ответить на вопрос: чем отличаются эстетические явления от других, близких к ним по смыслу (например, моральных)? Являются ли красота, добро, нравственность явлениями одного порядка?

Принцип гармонической целостности лежит и в основе человеческой нравственности, и в стремлении к постижению прекрасного. Но если этика является порождением воли, обычаев, характеров, нравов, то для воплощения идеала эстетического необходимы не столько веления разума и воли, сколько чувственное восприятие, представление, воображение. Как мы уже выяснили, без такого первичного наивного отношения к действительности сущность красоты никогда не откроется перед человеком.

Во-вторых, в центре эстетического идеала всегда находится человеческая личность (в Древней Греции это просвещенный философ-мудрец, в феодальной Европе - отважный рыцарь и смиренный монах, в эпоху Возрождения идеал гармонично развитой личности сочетал в себе мудрость ученого, талант художника, отвагу воина и т. д.). Красота человека - стержневой компонент эстетического идеала, именно в ней заложена основа гармонии всего его существа (она проявляется как во всем внешнем облике человека, так и в образе его мыслей, душевных качествах, поступках).

Еще одним, наименее осязаемым, но, возможно, наиболее значительным элементом эстетического идеала, является его способность проявляться в сфере человеческого общения, сопереживания, создания атмосферы гуманитарной свободы, при которой только и возможно творчество. В своих высших проявлениях эта сторона эстетического идеала порождает подлинный талант, человеческий гений. Как писал Гегель, «хотя талант и гений художника имеют в себе элемент природной одаренности, последняя нуждается для своего развития в культуре мысли...»* Культура же мысли невозможна вне человеческого общения, «научения», сотворчества.

Творчество музыкантов петербургских рок-групп «ДДТ» и «Аквариум», при всей несхожести и даже некоторой антагонистичности их творческих методов продолжает традицию восстановления незримых эстетических связей, существующих между «золотым веком» русской философии, музыки и литературы, «серебряным веком» русской философии, музыки и литературы, «серебряным веком» русской поэзии и живописи и нами. Как сказал поэт А. Вознесенский, нужно «понять загадочное ироничное племя, про которое столько ворчливо врали, отпихивали от культуры, нарекали эгоцентризмом и инфантилизмом. Но именно они, юные пожарники Чернобыля... шагнули в огонь, спасли Киев, Смоленск и нас с вами, именно они, аудитория Гребенщикова, двадцатилетние пограничники, вытащили сотни тонущих с «Нахимова». Поверим их вкусу...» (Вознесенский А. Белые ночи Бориса Гребенщикова: Аннотация к альбому «Аквариум». М., 1986. С. 2.).

И здесь мы подходим к одной из самых трепетных загадок эстетики. Возможно ли реальное бытие гармонического, прекрасного человека в условиях противоречивого, зачастую гибельного для души и тела мира? Что есть «человек прекрасный»?

Веками поиски эстетического идеала были сопряжены с представлениями о совершенном человеке. Вспомним, что древние греки наделяли богов Олимпа чисто человеческими характеристиками, представляя их по своему «образу и подобию». Богам предписывалось быть гармонично-совершенными, но в то же время им были присущи все человеческие пороки. И даже этот парадоксальный факт не умалял их божественной сути, а лишь придавал чувственно-эстетическую окраску некоторой свободе нравов, царствовавшей в античном миросозерцании.

Древними было открыто правило «золотого сечения». Ввел его знаменитый математик и астроном Клавдий Птолемей (90-160), но в обыденном представлении понятие о «золотом сечении» связано с творчеством Леонардо да Винчи (1452-1519).

Показательно, что для древних красота внешняя и внутренняя сопутствуют друг другу и не являются взаимоисключающими в человеческой природе. Именно единение собственно телесной красоты и красоты нравственной составляет особое «золотое сечение», которое трудно выразить в каких-либо числовых пропорциях, но которое обнажает подлинное совершенство, калокагатию* человека и его образа жизни.

Для европейской культуры Нового времени особое значение приобретает то понимание гармонического человека, которое сложилось еще на рубеже эпохи Средних веков и Ренессанса. Если средневековый иконописец мало интересовался реальными пропорциями человеческого тела (гармония тела скорее заключалась для него в некоей аскетической «пропорции»), то уже на полотне венецианского живописца Джорджоне де Кастельфранко (1478- 1510) «Венера» мы видим образ женщины, которая хотя и является созданием божиим, но воплощает в себе черты реального земного человека.

Разителен контраст, существующий между изображением лика Богородицы в средневековой (русско-византийской и итальянской) традиции с теми изображениями Девы Марии, которые венчают Высокое Возрождение (Леонардо да Винчи, Рафаэль Санти и др.). Подлинная земная жизнь звучит здесь гимном человеческой духовности, калокагатийности.

Достаточно ознакомиться со знаменитой коллекцией Эрмитажа, чтобы представить себе принципиально «земную» и одновременно возвышенную духовную направленность «смены вех» в понимании природы идеала гармоничного человека. Художник Возрождения всматривается в человеческое тело с поразительной тонкостью и с чувством такта, относится к нему как к самостоятельной эстетической ценности.

Черты человеческой телесности, как известно, были воплощены еще в античной архитектуре. Например, весь афинский Парфенон сконструирован в соответствии с пропорциями человеческого тела.

Но впервые в истории человечества именно эстетическое мышление Ренессанса доверилось чувственности зрения как такового, без «привкуса» античной космологии и без средневековой теологии. В эпоху Возрождения «человеческая личность берет на себя божественные функции, человеческая личность представляется творческой по преимуществу) и только человек мыслится как овладевающий природой».

Однако в этом эстетически окрашенном возрожденческом индивидуализме, как в капле воды, отразилась и другая тенденция, ставшая впоследствии одной из доминантных в культурной ориентации европейской мысли.

Философия и эстетика Ренессанса были «детством», «юностью» европейской культуры. В дальнейшем, с развитием раннебуржуазных отношений перед человечеством встает вопрос: подлинно гармоническая личность, личность-идеал - это миф античности, возрожденческой культуры или же высочайшей пробы ценность, к которой необходимо стремиться?

Где кончается идеал и начинается миф? Внешняя риторичность этого вопроса приобретает черты глубинной проблемности, когда мы пытаемся вникнуть в «технологию» процессов мифологизации социального, нравственного, художественного мышления, пронизывающих историю общества от античности до наших дней.

Несомненно, что корни метафизического обращения подлинных идеалов в мифы и возведения на пьедестал ложных идолов лежат в самой привычче «предустановленного», эсхатологического мышления, свойственного догматическому разуму, в какой бы своей ипостаси - социальной, нравственной, художественно-эстетической - он ни являлся. Поэтому любая попытка мифологизации реального бытия духовной культуры, освобождения ее от противоречий - подлинного «источника жизненности» (Гегель) ведет не просто к разрушению творческих способностей нашего мышления, но и мифологизации бытия будущих поколений, никоим образом не повинных в наших блужданиях и ошибках.

История нс раз доказывала, что наиболее выдающиеся личности, оставившие след в памяти потомков, оказывались людьми глубоко противоречивыми и одновременно - истинно гармоничными. Именно они сумели в своем творчестве постигнуть реальную антитетику социального (и эстетического) бытия культуры. Вспомним, например, что творческому гению Л. ван Бетховена и Д. Д. Шостаковича - «двух сыновей гармонии», личностей по натуре чрезвычайно сложных и непредсказуемых - мы обязаны художественным разоблачениям столь различных и столь же сходных между собой социальных мифов, каким для ХТХ в. был бонапартизм, а для XX в. стал тоталитаризм (в сталинской и фашистской его вариациях). Узнав, что Наполеон провозгласил себя императором и таким образом «завершил» Великую французскую революцию, Бетховен в ярости уничтожает титульный лист своей 3-й симфонии с посвящением республиканцу Наполеону, и эта великая симфония входит в историю под названием Героической, фактически антибонапартистской. Для бетховенского гения подвиг, страдания народа и эгоистические, лицемерные претензии отдельной личности - несовместимые между собой понятия: не может быть героем человек, узурпировавший власть.

Д. Шостакович (1906-1975) - композитор совершенно особого склада, воспитанный суровыми реалиями XX в. Казалось бы, все хорошо знают, что в знаменитой 1 части 7-й (Ленинградской) симфонии композитора звучит тема фашистского нашествия, в конце концов побежденного, преодоленного Великим Противостоянием народа. Однако, по определению самого Шостаковича, тема эта, одна из наиболее известных в истории мировой музыки, есть тема антисталинская, а по сути своей - антитоталитаристская, разоблачающая один из самых жестоких, античеловеческих мифов, когда-либо влиявших на историю человечества.

Наши размышления о противоречивой природе гармонии и эстетического идеала не могут быть полными без разговора о природе прекрасного в научном творчестве.

Уже древнегреческая эстетика была частью нерасчлененной системы знаний, включавшей в себя как художественно-религиозный, так и научно-рациональный опыт. В любой характеристике мироздания у греков присутствовал- эстетический элемент. Для пифагорейцев, например, с одной стороны, мир - это стройный Космос, «все небо - гармония и число». Но, с другой стороны, сочетание гармонии и числа стоит у истоков традиции эстетического (и нравственного) измерения «алгеброй гармонии», которая, по А. С. Пушкину, лежит в основе трагического противоречия «гения и злодейства». В наше время существование этой традиции привело к возникновению структурных методов изучения истории, науки и искусства.

Разрабатывая проблемы музыкальной акустики, пифагорейцы впервые воплотили идею теоретического подхода к красоте. Именно они пытались дать математическое выражение соотношениям тонов музыкального звукоряда (гармонической гаммы): отношение октавы к основному тону оказалось равным 1:2, квинты ~ 2:3, кварты -3:4 и т.д.

Однако пифагорейскую школу, согласно легенде, ожидало и первое крупное научное разочарование. Обнаружив невозможность рационального выражения соотношения простых чисел (5:7, 7:11 и т. д.), то есть «нащупав» нити новой математики - математики иррациональных чисел - они остановились перед этой проблемой, а пифагорейский союз, как считают некоторые исследователи, распался по этой причине. Непостижимость математической гармонии оказалась в глазах первых европейских ученых несоизмеримой с гармонией мироздания, а следовательно, почва как бы ушла из-под ног, разорвалась «связь времен», исчезла гармония божественного и человеческого.

Уже в наши дни ученые приходят к выводу о том, что древние были во многом правы, когда пытались интерпретировать сущность человека с точки зрения мировой математической гармонии. В 70-е годы XX в. была обоснована концепция так называемого «антропного космологического принципа», согласно которому человеческое сознание является не просто неразрывной частью мироздания, но входит в число его физико-математических констант, таких, например, как постоянная Планка. Как и в далекой древности, понимание человека немыслимо сегодня без осознания универсальной эстетики, гармонии Космоса.

Перейдем теперь к анализу того понятийного аппарата, на котором основано современное эстетическое знание.

Категории эстетики следует понимать как предельно общие основополагающие понятия, в которых получает отражение история освоения человеком мира по законам красоты. Но мы уже выяснили, что мир состоит из противоречивых явлений, предметов, материальных и духовных отношений, а гармония поиска прекрасного как раз и состоит в разрешении этих фундаментальных противоречий, в отыскании некоего «ключа мудрости» (Пьер Абеляр), позволяющего открыть в мире и в себе самом еще неизведанное, зовуще-прекрасное.

Ученые давно заметили, что большинство эстетических категорий содержат в себе свое собственное противоречие, отрицание. Постижение человеком законов красоты - это умение чувствовать внутреннюю противоречивость категориальных пар (прекрасное - безобразное, трагическое - комическое), умение выбрать (при этом не обманывая свое эстетическое чувство) сферу субъективных предпочтений в неразрывном единстве взаимодействий с объективными законами красоты. Рассмотрим некоторые из этих категориальных пар и выявим их специфику.

Прямым антиподом прекрасному является категория безобразного. Она выражает собой негативную эстетическую ценность, воплощает ценностные характеристики таких природных и общественных явлений, которые хотя и имеют отрицательные общественно-личностные доминанты, но уже не представляют серьезной «угрозы», так как заключенные в ней силы уже поняты, освоены человеком, подчинены ему.

Впервые проблему безобразного в искусстве поставил Аристотель. Художественное произведение, с его точки зрения, всегда имеет прекрасную форму, однако изображаемый искусством предмет может содержать как прекрасное, так и ,езобразное. Действительно, даже явления, в жизни вызывающие отвращение, будучи изображаемыми в художественном произведении, могут доставлять эстетическое удовольствие. (Вспомним хотя бы знаменитых нищих и слепцов с полотен П. Брейгеля-старшего, аллегорический «Корабль дураков» И. Босха или же одухотворенные старческие лики Рембрандта.) В основе этого удовольствия лежит радость узнавания действительности, отраженной сквозь призму таланта художника-мастера. Аристотель заостряет эту проблему до подлинного противоречия, когда пишет: «...На что смотреть неприятно, изображения того мы рассматриваем с удовольствием, как, например, изображения отвратительных животных и трупов». Безобразное и прекрасное - противоположности, связанные между собой тысячами незримых переходов. Но в этой их связи заложен и серьезный подводный камень: неразвитый эстетический вкус способен полностью отождествить нравственно-безобразное с безобразным как эстетической ценностью, а следовательно, и прекрасное (например, в искусстве) принять за что-то низменное, отвратительное.

Возвышенное как эстетическая категория выражает ту сферу ценностей, которые обладают большой положительной общественной значимостью, но в силу своей колоссальной мощи и масштабов не могут быть сразу освоены человеком и обществом. Отражением возвышенного в искусстве являются грандиозность, монументальность, общезначимость художественного образа.

Низменное - это крайняя степень безобразного, чрезвычайно негативная, противоположная возвышенному ценность. Низменное - это те отрицательные, разрушительные силы, которые таят в себе угрозу для людей, так как еще полностью не подчинены их воле. Низменность любой формы тоталитаризма, человеческой подлости, неуемной гордыни - вечная тема мирового искусства.

Давно подмечено, что, в сущности, жизнь подобна огромной театральной сцене, и все мы, люди, играем в этой жизни своеобразные роли, являемся актерами - великими и одновременно смешными. Об этом писали Платон, Аристотель, В. Шекспир, Ф. Бэкон, Л. Н. Толстой, К. Юнг. Человеческое общество - это истинное «царство комедии и трагедии». Человек - единственное существо, которое может и смеяться, и плакать, чувствовать комичность ситуации и испытывать горе от ее трагичности.

Комическое заключает в себе социально значимые противоречия действительности. Сущность комического раскрывается именно как противоречие, поскольку эффект комизма всегда есть результат контраста, разлада, противостояния: безобразного - прекрасному (Аристотель), ничтожного, низменного - возвышенному (И. Кант); нелепого - рассудительному (А. Шопенгауэр), автоматического - живому (А. Бергсон, П. Рикер); ложного, мнимо основательного - значительному, прочному, истинному (Г. В. Ф. Гегель), и т. д. Так, UI. Монтескье писал: «Когда безобразие для нас неожиданно, оно может вызвать своего рода веселье и даже смех.

Но не всегда смех является выражением отношения к «подлинно», «привычно» комическому. Смех как реакция на комическое - это всегда радостный, неожиданный «испуг», особенное «разочарование-изумление», смех нельзя определить как только восторг или восхищение.

Трагическое - одна из основных категорий эстетики, служащая для определения сущности беспощадной, глубоко принципиальной борьбы нового со старым) личности и общества, которая выражает острые и неразрешимые противоречия и часто кончается смертью героя, но ведет к торжеству той идеи, за которую он боролся. Так, трагедии Шекспира всегда заканчиваются гибелью главных персонажей, но одновременно - торжеством светлых гуманистических идеалов.

Ужасное - близкая трагическому, но глубоко ему не тождественная категория. Ужасное, ассоциируясь с бедствиями, страшными событиями, гибелью прекрасного, уничтожением доброго, не содержит в себе ничего просветляющего, не оставляет никаких надежд на освобождение от несчастий. Изображение ужасного - чрезвычайно сильный «шоковый» прием в искусстве. Так, в уже упоминавшемся полотне П. Брейгеля-старшего «Слепцы» судьба человечества представляется в аллегорическом образе слепых нищих, цепочкой идущих к гибельному обрыву. И дело даже не в факте возможной смерти, а в ужасе безысходности) вечного мрака грядущего «ничто». Кинорежиссеры А. Алов и В. Наумов в киноповести «Легенда о Тиле» (по книге Ш. де Костера) развили и углубили брейгелевский образ, показав оживших слепых, которые по пути к обрыву, цепляясь за жизнь, увлекают в пропасть молодую девушку, возлюбленную главного героя - символ вечной молодости, красоты и жизни.

Тем не менее ужасное достаточно редко становится определяющей доминантой в творчестве выдающегося художника, ибо нельзя бесконечно существовать в бессмыслице всеобщего противостояния и гибели; жизнь и разум в силах преодолеть трагедию ужаса и зла.

«Единственное, однако абсолютно необходимое условие для полного проникновения в суть прекрасного - сосредоточить внимание на тех наших намерениях, которые нельзя осознать», - писал С. Т. Кольридж в своем эссе «О прекрасном».

Завершая рассказ о некоторых областях эстетического знания, вспомним парадоксальный вывод Платона: «Прекрасное - трудно». Но трудноять эта - не только объективная составляющая категории прекрасного, но и наш труд по постижению красоты мира. Труд захватывающий, тяжелый, но одновременно благородный и необходимый, ибо путь к прекрасному - это путь к самому себе.