В мае 1968-го говорили об агонии семьи. Анархистский авангард радовался ее скорой кончине. В это же время те, кто без всякого энтузиазма наблюдал за судорогами общества, пытаясь понять их причину, видели в кризисе семьи главный корень зла. Двадцать лет спустя все опросы общественного мнения сходятся в одном: семья является практически единственной общественной ценностью, которая противостоит, в частности по мнению молодежи, крушению идеологий и мобилизующим мифам: государству, отечеству, религии, революции, работе и т. д. Неизменен ли институт семьи? Безусловно, нет. Несмотря на завидное постоянство, с которым французы провозглашают свою привязанность к семье, их поведение свидетельствует о новых оценках и радикальных изменениях. Два явления наглядно подтверждают стремительные перемены, происшедшие в организации семьи в течение двух последних десятилетий: резкое падение количества заключаемых браков и увеличение числа одиночек.

Люди все чаще разводятся. Этот процесс усилился во Франции с конца 70-х годов, после вступления в силу законодательства, облегчающего и ускоряющего процедуру развода по взаимному согласию. Все меньше и меньше число вступающих в брак, а разведенные все реже вступают в брак повторно. То же самое еще раньше начало происходить в течение ряда лет в Западной Германии и Скандинавских странах.

Чем объяснить этот кризис? Увеличением безработицы, делающей создание семьи весьма проблематичным? Такое объяснение предлагается очень часто, но никого не убеждает. Именно страны с невысоким уровнем безработицы предали брак. Правильнее объяснить происходящее исчезновением экономических и социальных мотивов, побуждающих к вступлению в брак. Атмосфера все большей дозволенности вытеснила практически из всех кругов общества осуждение свободного союза. Родители перестают давить на своих детей, которые ходят «в гости» или живут как супруги, не принуждают их заключать брак. Предстать перед господином мэром стало символическим жестом, таким же устаревшим и излишним, как и предстать перед священником. Тем более что расширение общественного содействия и предоставление различных пособий на малолетних детей позволяет жить одному или в одиночку воспитывать детей, не испытывая значительной экономической неуверенности. Если смотреть шире, то отказ от вступления в брак отвечает изменениям в общественном самосознании. Оно все последовательнее возводит осуществление желаний, в частности любовных, в непреложный этический принцип. Партнеры должны отказаться от любых обязательств и принуждений в любви, от всего, кроме удовольствия. Это объяснение позволяет тесно связать кризис брака с другим новым явлением - увеличением числа одиноких. Во время последней переписи в Париже впервые было зарегистрировано больше холостяцких семей (один взрослый), чем супружеских пар. Старение населения Парижа, приводящее к увеличению количества вдовцов и особенно вдов, способствует этому процессу. Добавим сюда возрастающее число молодых людей, живущих в одиночестве, и женщин, которые должны... вернее, хотят одни воспитывать детей.

Но обречен ли институт брака на скорое исчезновение? Распространение СПИДа, возможно, споет отходную атмосфере сексуальной вседозволенности, воздаст честь супружеской верности. Однако воздержимся от прогнозов.

Кризис супружества не обязательно означает кризис семьи. В то время как горизонтальные связи супружества ослабевают, крепнут вертикальные связи родства, например усердие молодых отцов по отношению к малышу. Между взрослыми детьми и их родителями также наблюдается усиление материальной и эмоциональной зависимости. Длительное содержание детей вызывается безработицей, но никто не отдает себе отчета, является ли она причиной или предлогом. Растет интенсивность общения - вплоть до совместного проживания трех поколений.

Испытываемая нами трудность в малейшем прогнозировании современного развития семьи, без сомнения, отражает недостаточную степень изученности этого вопроса. Для историков семья в течение долгого времени была неведомой или пренебрегаемой областью, быть может, в силу связей исторической мысли с идеологическим наследием Французской революции. Семья как действующее лицо истории олицетворялась с архаической стадией развития общества, рассматривалась как консервативный феномен, который мешает расцвету как личности, так и гражданина. Только в середине 50-х годов при помощи исторической демографии, истории менталитета специалисты поставили семью в центр своих исследований.

В отличие от истории французская социология всегда интересовалась семьей, и можно даже сказать, что она вышла из размышлений о месте семьи. Важно и то, что социология как дисциплина сформировалась не в процессе Французской революции, но в борьбе с ней. Мыслители, глубоко враждебные духу Революции, например Де Боналд и позже Ле Плей, были убеждены, что она дестабилизировала общество и ввергла его в пучину длительного кризиса. Они упрекали Революцию не в свержении монархии, но в разрушении семьи. По мнению Ле Плея, семья - это привилегированная лаборатория социолога, ибо она является базой всего общественного здания, главным местом социального воспроизводства. Скажите мне, какова ваша семья, и я скажу, каково будет ваше общество.

Причина стабильности общества старого режима и его долговечности заключалась, по мнению Ле Плея, в типе семейной организации: женатый сын-наследник жил вместе с родителями, ожидая своей очереди возглавить хозяйство: осуществлялось наследование династического типа, передача неделимого земельного надела. Таким образом была обеспечена преемственность власти и собственности: у остальных детей воспитывалось чувство отказа и преданности группе. Этот тип организации вырабатывал мышление (сейчас мы сказали бы - идеологию), благоприятное для социальной сплоченности, и чувство иерархии.

Торжество индивидуализма во время Революции, а также обязательное деление наследства на равные части взорвали старую семейную структуру и зиждившееся на ней общество. Они способствовали развитию ядерной семьи, которую Ле Плей называет «шаткой семьей» из-за ее неспособности к продолжению рода и приумножению состояния. Последователи Ле Плея отказались от пессимизма его взгляда на будущее семьи и общества, но сохранили эволюционную схему. Мысль о том, что старая семья, семья прединдустриальных обществ, обязательно была сложной, разветвленной и что модернизация (возрастание роли государства, урбанизация, промышленная революция, рост индивидуализма) ведет к триумфу ядерной семьи, стала постоянно цитируемой Вульгатой социологов.

На территории Франции можно увидеть все европейское разнообразие типов семьи.

Однако необходимо подчеркнуть и доминирующее направление изменений, которые происходят в этой сфере. Ядерная семья не является более необходимым продуктом современности - она уже давно преобладает в сельской местности на севере Франции. Но при этом всюду наблюдается стремление к превращению семьи в ядерную, т. е. постепенная передача компетенции, власти семьи государству или обществу в целом. Семья замкнулась в себе, в царстве частной жизни, отрезанная от ближайших родственников и древних родственных связей. Она поставила перед собой эмоциональную задачу, заключающуюся отныне в формировании, укреплении, развитии индивидуализма вплоть до нарциссизма. И это вместо того, чтобы с ним покончить. Все великие теории XIX и XX веков выдвигали гипотезу более или менее скорого исчезновения семьи. Одни о ней сожалели, другие, испытывая радость, торопили этот процесс. Однако семья не только не исчезла - она часто является единственным несокрушимым оплотом, который оказывает сопротивление давлению извне (сопротивление пролетариата капиталистической эксплуатации, сопротивление давлению тоталитарного государства). Возможно, это одно из основных противоречий нашего времени. Западная модель развития, которую можно в целом охарактеризовать скорее как процесс секуляризации «разочарования общества» (как говорил Макс Вебер), а не как процесс огосударствления, приучила нас ставить превыше всего самоутверждение. Отчизна, церковь, государство превратились в лишенных смысла чудищ, пустозвонная речь которых только и делает, что отсылает личность к самой себе.

Остается только одна религия (в первоначальном смысле этого слова), способная соединить личность с прошлым, а ее поступки с поступками уже совершенными и запавшими в память с детства. Это семья. Вот чем можно объяснить почти религиозный трепет, который сегодня вызывает семья у французов, оторванных как никогда от традиционных ценностей.

Семья - особого рода социальная малая группа, предназначенная для оптимального удовлетворения потребности в самосохранении (главным образом в продолжении рода) и в самоутверждении (уважении со стороны окружающих и на этом основании в самоуважении). Правда, это изначальное предназначение в жизни бесконечно извращается. Кроме того, этот особого рода социальный институт в принципе такой же, как школа, армия или тюрьма, только в идеале много симпатичнее. Конечно, в жизни и тут хватает всяких извращений.

Так вот, сегодня в мире повсюду эта группа/институт находится при смерти. И вокруг стоят могильщики с лопатами - философы, социологи, психологи, демографы, экономисты, юристы, медики. Они поют похоронные псалмы и готовы похоронить умирающего заживо. А он не умирает, продолжает жить вопреки анализам, диагнозам, прогнозам.

Семья находится при смерти в развивающихся странах «третьего мира», где смертность резко упала, а рождаемость осталась по-прежнему высокой и, кажется, только начинает обнаруживать тенденцию к некоторому снижению. Каждые два родителя в среднем дают жизнь четырем новым, и, таким образом, каждые 20-30 лет происходит удвоение населения. Сегодня в «третьем мире» 3,5 млрд. чел. (напомним, половина из них не имеет медицинского обслуживания и доступа к чистым источникам воды, треть не получает полноценного питания и около полумиллиарда умирает медленной мучительной голодной смертью). К 2025 г. в нем будет не менее 7 млрд. чел., к 2100 г.- если начавшееся замедление темпов продолжится - не менее 9 млрд. Практически это будет означать в некоторых регионах мира сплошной Гонконг или Сингапур на сотни километров с полумиллиардом или даже миллиардом жителей в каждом.

Этот инерционный рост достигается инерционным способом: девочку, едва ставшую девушкой, продают замуж и она начинает рожать, часто ежегодно. К тридцати годам это уже 60-летняя старуха, не видевшая в жизни ничего, кроме тяжкой, каторжной работы и очередного ребенка на руках. Но теперь девочкой она уже видела по телевизору и узнала в школе про иной мир. И сотни живых факелов протеста каждый год по нарастающей обрекают такую семью на неизбежную гибель.

Семья находится при смерти также в развитых странах «первого» и «второго мира». Там люди обнаружили, что семья - обуза, а дети - обуза вдвойне. И вот мы видим ФРГ, где треть населения брачного возраста (25-55 лет) не замужем и не женаты. Из оставшихся двух третей в свою очередь треть бездетны. Из остальных подавляющее большинство - однодетные семьи. Два-три ребенка и больше - считанные проценты. Результат? За истекшие 25 лет население уменьшилось на 1,5 млн. чел. По прогнозам германских демографов, до 2000 г. уменьшится еще на 6 млн. (это равно людским потерям Германии во второй мировой войне), а через пятьдесят лет - наполовину. Еще через 50 лет - снова наполовину, и так далее. ФРГ сегодня шествует во главе этой похоронной процессии, но за ней в затылок идут почти все страны «первого» и «второго мира», включая Францию и 80% населения Советского Союза.

Семья на Западе при смерти - это не только уменьшение населения, вплоть до нуля в отдаленной перспективе. И даже не только в перспективе постепенного превышения числа пенсионеров над числом работающих (с соответствующими печальными последствиями для уровня жизни пенсионеров). Это еще и противоестественное положение ребенка, лишенного возможности привыкать с детства к заботе о младших, подражать старшим, окруженного кучей любящих родственников, лишенного всяких стимулов к жизни. Результат? Массовая деморализация молодежи, молодежная контркультура, направленная против культуры, господствующей в обществе, разрыв поколений, постепенное, зафиксированное специалистами ухудшение качества населения от поколения к поколению, подрыв генофонда человечества, начинающееся самоубийство трети землян. Но кто же приговорил семью к смерти? Природа, история, судьба? Нет, мы сделали это сами. Своей социальной близорукостью, своим эгоизмом, своим поведением животных, действующих по привычке. Русский сатирик XIX века М. Е. Салтыков-Щедрин написал сказку о жителях города Глупова, которые штурмом взяли свой собственный город и своих собственных жен и дочерей самим себе отдали на поругание. Мы повторили их подвиг и в довершение отдали на поругание самим себе самих себя.

Но ведь мы же и присвоили себе хвастливое самоназвание Человек Разумный. Вот случай первый раз в истории человечества хоть в чем-то доказать основательность этого хвастовства. Да, сегодня без семьи меньше проблем. Еще меньше без детей. Но еще меньше - на кладбище (правда, только для усопшего). Так что это - не аргумент. Историки, философы, социологи и психологи хоронят семью. А история, философия, социология и психология убедительно показывают, что семья была и осталась непреходящей ценностью человеческого общества. Мало того, непременным условием существования подлинно человеческого общества. Без семьи общество тоже может существовать. Но какое? Нечеловеческое, бесчеловечное.

Какие альтернативы у семьи? Гаремы? Но это - для кучки двуногих животных. Содом и Гоморра? Это мы уже видели в 60-х на Диком Западе - от Парижа до Сан-Франциско. Логический конец красочно описан в Библии. Конкубинат с обязательством поставлять двух-трех детей от каждой женщины в общественные воспитательные учреждения? Но это - утопия казарменного социализма. Ее вполне можно осуществить. Пол Пот едва не довел это дело до конца в Кампучии: ему помешали уничтожить оставшихся кампучийцев. Мы, человечество, тоже можем довести до конца, если не помешаем сами себе. Что еще? Дети в пробирках? Поточное производство на детофабриках? Но мы уже говорили, что это будут дети нечеловеческого, бесчеловечного общества.

Да, исторические формы семьи менялись и будут меняться. Но сама семья как содружество любящих или хотя бы симпатизирующих друг другу мужчины и женщины - идеальная организация для нормального воспроизводства населения и в количественном, и в качественном отношении, единственная организация, где тебя могут любить, даже если во всех других ненавидят, где тебя могут уважать, смотреть как на Творца и Учителя, даже если во всех других презирают, видят только Потребителя и Идиота - разве этому можно найти альтернативу, разве это можно похоронить, не похоронив в той же могиле Человека и Человечество?

И ребенок, при всех заботах и хлопотах о нем, дает взрослому больше, чем тот ему. Он ему позволяет прожить еще одну, две, три жизни (по числу детей), глядя на каждую из них широко раскрытыми глазами ребенка, а не своими, которым давно опостылело все. Он прирожденный друг - если, конечно, с ним обращаться как с младшим другом, а не как с вечным подследственным или как с новобранцем в казарме. А мы еще имеем наглость жаловаться на одиночество! Наконец, в нем и его детях - единственно возможное наше бессмертие (почитая все прочие разновидности последнего по меньшей мере дискуссионными). Словом, никакого сравнения даже с наилучшим псом! (Хотя некоторые почему-то очень обижаются на такое сравнение). Да, с семьей сегодня больше проблем, чем в одиночку. Но, может, стоит подумать о том, как помочь семье, чтобы повысить социальный статус отца и матери семейства до такого уровня, чтобы все завидовали им, как сегодня подросток -завидует взрослому, инвалид - здоровому человеку? Кстати, у социологов есть дельные предложения на этот счет. Более тридцати. Только никто не торопится претворить их в жизнь.

Но помощь - помощью, а главное - самосознание непреходящей ценности семьи. Семья умирает. Да здравствует семья!