В результате выполненного нами
реферативного исследования мы можем
сделать следующие выводы и заключение.
Притворно хлопоча над расползающимися
частями беспозвоночного социального тела,
бюрократия на деле только тем и занята, что
сама разъединяет, атомизирует его элементы;
выхватив из него свою долю, она с великим
трудом пытается «сшить» остатки белыми
нитками директивного плана и объявить себя
великим интегратором.
Словом, суть заключается в том,
что не государство говорит на языке
управляемого объекта, а управляемый объект,
лишенный своего голоса, вынужден
изъясняться на языке бюрократического
аппарата и его интересов. Бюрократия
превращает общество в казенный дом, в
котором свободная самодеятельность
населения замещается административным
уставом.
Общество, «встроенное» в
государство, естественно перенимает от
него специфическую композиционно-отношенческую
структуру, сотканную из множества
иерархически взаимосвязанных мест.
Отличительной особенностью этих мест
является их безраздельная принадлежность
государству. Здесь можно быть министром или
рабочим, вахтером или инженером, инженером-конструктором
или инженером-технологом, художником или
ученым, пожарником или учителем - кем угодно,
но при огромном профессиональном
разнообразии все как один являются
служащими у государства и в этой своей
униформе вполне сливаются в «социальной
однородности». Настоящие различия
возникают внутри униформы, когда в общем
составе государственных мест выделяется
особый управляющий уровень.
От рабочего до министра - все
трудятся по своим местам. Однако в этой
идиллии трудового единства давно замечено
что-то неладное. В октябре 1985 года Т. И.
Заславская заявила: формула «два класса и
один слой» не описывает с достаточной
точностью дифференциации реального
социалистического общества. Источники
различий надо искать «в разных
возможностях общественных групп
распоряжаться общественными средствами
производства» и, стало быть, управлять
хозяйством и обществом.
Начальство предстало именно
начальством, а не «ежиком в тумане»
округленных статистических величин.
Формально одинаковое, равное для всех
отношение к средствам производства при
разных, заведомо неравных фактических возможностях
ими распоряжаться, «пускать в ход».
Отделение и обособление владельческих
ролей глубоко замаскированы объективно,
так как их выполнение - тоже труд. Непосредственно
тождественный с владением, не отличающий
себя от владения, как бы не замечающий своей
избранности, своей особой причастности к
собственности, такой труд тем не менее
противостоит массовому труду именно как
функциональная собственность.
За свой управленческий труд
бюрократ получает назначенную
государством заработную плату, за участие в
собственности - место в сообществе
собственников. За труд ему платят по
функциям, за участие в собственности -
самими властными функциями с прибылью в
виде служебной карьеры. И это, надо сказать,
царское вознаграждение. Подобно вещным (или
денежным «маскам», возносящим своих
носителей над прочими соотечественниками),
функционально-распорядительная «маска»
способна подсадить на пьедестал избранных
даже самое заурядное лицо. Что за вопрос:
крупный пост занимает, несомненно, крупный
человек! Нигде место так не красит человека,
как в бюрократической структуре (что,
разумеется, не исключает и обратного). Не
забудем, что к солидному месту приложены и
немалые привилегии, объемлющие весь
социально-бытовой и престижный спектр
жизни, что называется, «от рождения до
смерти». Именно отделяющие от общества
привилегии, а не просто повышенная
покупательная возможность. Особое питание
и особое лечение, особый транспорт,
комфортные условия рабочего места и
качественное жилье, непререкаемая
первоочередность доступа ко всем
источникам материальных и духовных благ,
что, помимо собственного значения, имеет
символическую ценность, питая тщеславие и
все то же сознание исключительности. К тому
же употребление распорядительных функций
легко «обменивается» на дополнительные
услуги благодарных клиентов. Обмен распорядительными
возможностями - обычное явление в вельможном
кругу. Однако главное - особенности самого
властвования как деятельности, которая
распределяет и совмещает, «пропускает»
через себя все другие виды деятельности,
становясь их фокусом. «В нашей буче, боевой,
кипучей» вокруг властного фокуса, большого
или малого, бурлит разнообразная жизнь, и
вся она замыкается на управляющем, поскольку,
кроме него, некому распорядиться. Лишь опосредованная
его волей и получившая от него новый
импульс, жизнь идет, а он предстает ее
демиургом. Подобно тому как «лицо
вкладывает свою волю в вещь», что и
составляет собственность в ее традиционной
форме, бюрократическое лицо вкладывает
свою волю в процесс, то есть во взаимодействие
людей по поводу вещей или вовсе без такого
повода. «Он - не он, а он - миллион...» Мы еще
недооценили значения психологической
роскоши, связанной с избранностью,
возможностью повелевать людьми в
результате иерархического возвышения
одних лиц над другими. Таким образом, «огосударствление»
представляет собой особое, «вторичное»
отношение собственности; оно отличается от
обычной государственной собственности
тем, что создает под ее крышей закулисную
внутригосударственную собственность - на
административные средства распоряжения общественным
богатством, на орудия управления
социальными процессами.
|