Мы должны остановиться на
вопросе о влияниях, которые испытал
Соловьев. Он очень напоминает в этом
отношении Лейбница с его гениальной
способностью впитывать в себя построения
самых различных мыслителей, приводя все это
к единству в новой подлинной системе. И
Соловьев впитал в себя влияние очень многих,
притом различных мыслителей, и у него это не
помешало созданию подлинной системы.
Правда, довольно трудно понять с первого
взгляда, как, например, мог Соловьев
соединить в своих построениях Спинозу и О.
Конта, Канта и Каббалу, но, помимо большого
дара философской архитектоники, Соловьев,
действительно, сумел, положив в основание
системы «цельного знания» идею
Богочеловечества, диалектически связать
очень разные идеи.
Первым по времени, как
свидетельствует друг его юности Л. М.
Лопатин, было влияние Спинозы. «16-ти лет,-пишет
Лопатин,-Соловьев познакомился с
сочинениями Спинозы, начинает внимательно
читать и изучать его, страшно им увлекаться,
сначала толкует его в духе материализма, но
потом приходит к сознанию совершенной
несостоятельности его... Благодаря Спинозе,
Бог, хотя еще в очень абстрактном и
натуралистическом образе, впервые
возвращается в миросозерцание Соловьева».
Сам Соловьев свидетельствует о том, что
Спиноза был его «первою любовью в области
философии». К влиянию Спинозы надо отнести
несомненное тяготение Соловьева к
пантеизму, столь заметное в его построениях,
-вообще идею «всеединства», то постоянное
памятование о космосе, о божественной
стороне космоса, которое вошло позже в
учение о Софии.
Следующим по значению и глубине
было влияние Канта, а также Шопенгауэра. Об
этом категорически свидетельствует
Лопатин, близко знавший Соловьева в юные
годы; он же говорит, что после Шопенгауэра
Соловьев изучал Фихте, а затем Гартмана,
которого особенно ценил Соловьев, имевший
даже в виду при поездке за границу
познакомиться лично с ним. Конечно,
наиболее значительным из всех указанных
влияний было влияние Шеллинга: это касается
даже богословия у Соловьева, а тем более его
метафизики и эстетики. Кстати, надо
присоединить сюда и близость Соловьева к
построениям Баадера, с которыми, однако,
Соловьев, по свидетельству Лопатина,
познакомился поздно. От Гегеля Соловьев
взял и формальный диалектический метод, и
его рационализм, а от Шопенгауэра он очень
зависим в первых его работах по этике, равно
как и в общей эсхатологической установке.
Чрезвычайно и многообразно было влияние на
Соловьева мистической литературы, которую
Соловьев тщательно изучал, - и прежде всего
Каббалы, идеи которой пронизывают
метафизику и антропологию Соловьева. Идея
Софии у Соловьева тоже в основании и
первоначальной форме восходит к
мистической литературе, - здесь Соловьев
собственно внес мало оригинального (если не
считать его «видений»), но ему принадлежит
настойчивая попытка связать эту идею с
различными течениями в русском религиозном
сознании. Во всяком случае, Соловьев очень
внимательно изучал всех мистиков.
О влиянии русской философии на
воззрения Соловьева надо сказать отдельно.
Особенно сильно было влияние славянофилов,
в частности Хомякова и Киреевского; о
влиянии Тютчева на формирование
теократической утопии Соловьева мы уже
говорили. С Чаадаевым у Соловьева были
общие точки соприкосновения, - особенно в
ожидании того, что Царство Божие должно
осуществиться в истории, много сходного
было и в оценке католичества (когда
Соловьев «заболел» своей утопией), но о
влиянии Чаадаева говорить не приходится.
Упомянем, наконец, о бесспорном влиянии на
Соловьева философов и богословов Духовной
Академии, у которых он учился, -Д. П. Юркевича
и В. Д. Кудрявцева.
|