К. Майданик

А что расцвело? Торговля детьми, торговля девушками, тор­говля спиртным, бандитизм... У людей с тремя классами трехэтажные особняки, во всем ближнем Подмосковье подо­зрительные типы (в том числе генералы) сносят домишки и возводят последомишки с бассейнами и гаражами... Когда ор­ганизм умирает от рака - плохо не всему организму. Опухоль находится в самом цветущем состоянии. («Новая газета», 1996, № 34).

У нас коррупция вовсе не личностная, а экономическая и по­литическая категория. Масштабы коррупции таковы, что они категорически не позволяют проводить никакую эконо­мическую реформу, никакие политические изменения... По коррумпированности Россия находится сейчас на самых пере­довых позициях в мире.

Г. ЯВЛИНСКИЙ («Независимая газета», 16 октября 1996 года).

Ю. БОЛДЫРЕВ («Новая газета», 1996, № 40).

В РАМКАХ ОБЩЕЙ ЭКСПАНСИИ (с периферии общественного раз­вития к центру его; «из ниши - в пространство») криминально-коррупционного феномена современная Россия - как, впрочем, и иные республики СНГ - предстает как «особый случай», экстремальное выражение тенденции. Здесь количество переросло в качество давно и бесспорно. Нерасчлененность пре­ступного, «преступающего» (законы) конгломерата; клептократизация обще­ства представляют собой уже не тенденцию, а реальность. Если в иных наци­ональных ситуациях, включая Центральную Европу или Китай, «феномен ККК» выглядит как важный, но не основной («один из ...») процесс общест­венного развития, то в России сама историческая ситуация развивается в рам­ках данного феномена Именно коррупция стала «основным фактором, опре­деляющим наше развитие, а точнее - нашу деградацию» (Ю. Болдырев), она определяет с 1991-1992 годов магистральное направление общественной эволюции (или инволюции); действия практически всех ее субъектов - и ака­демиков, и героев (военных), и «мореплавателей», и плотников.. Сюда можно добавить и церковные структуры, и героев спорта, и практически весь шоу-бизнес, профсоюзные и партийные структуры и многих других.

Сам термин «мафия» обозначает в России 90-х годов не только органи­зованную преступность, но и нелегальные аспекты присваивающей, перераспределительной деятельности всех привилегированных и властных групп и кланов, и принцип (характер) взаимодействия как между правящими элитами, кланами и т. д., так и внутри них. Отсюда образ «великой криминальной рево­люции». Отсюда и те факты, цифры, цитаты, относящиеся к России, которые были привлечены в начале статьи для иллюстрации всеобщей тенденции.

Это «особенное», а в определенных аспектах - и «единичное», в криминализации российского общества не может быть объяснено каким-то од­ним фактором. Налицо взаимодействие - и достаточно органичное - мно­жества «образующих» процессов.

Это и определенная национальная, социально-культурная традиция: «позитивная» (наличие явления: «воруют...», облик российского чиновниче­ства и т. д.)-и «негативная» (отсутствие явления: правовой традиции, ува­жения к закону, личности, собственности). И сами гигантские размеры страны (бесконтрольность) и госсобственности (беспрецедентные мас­штабы, хищнический характер - и длительность разграбления, «дележа кости»). И органическая связь коррупционно-теневой и вообще незаконной практики (от взяток и «цехов» до бытовой «растащиловки») со стихийным противостоянием «личности» (и «масс») запретительной и загнивающей си­стеме... Список этот может быть (и будет) продолжен и умножен.

И все же существует, по-видимому, фокусирующий элемент, определя­ющий масштабы и специфику процесса. Имеется в виду тотальный, «всесферный» характер распада прежней системы структур - при фактичес­ком отсутствии реальных элементов нового (провозглашенного) проек­та развития (экономическая база, социальные субъекты, политическая структура, гегемония, право, культура, традиции)... Иначе говоря, ситуация вакуума, созданная и усиленная выбранным вариантом реформ, но и ситуа­ция «святого места», которое, как известно, пусто не бывает. И «вакуум» был стремительно заполнен - не утопиями проектов (ностальгических или заимствованных), а реальностями, бывшими «в наличии», основанными на непосредственных корпоративных и групповых интересах тех «субъектов», которые оказались ближе к госвласти, госсобственности, каналам распре­деления. Интересы эти удовлетворялись без каких-либо поправок на общие (государственные, большинства) потребности и уже поэтому не могли не придать криминальный (клептократический) характер процессу в целом.

Иные, упоминавшиеся (и неупоминавшиеся) выше факторы - преоб­ладание финансово-спекулятивного капитала, система цен, отложенный спрос генералов госпромышленности и отложенные капиталы капитанов «теневой экономики», деморализация травматизированного и погруженно­го в борьбу за выживание большинства, отсутствие «системы сдержек и противовесов» - лишь увеличивали возможности и аппетит стай стервят­ников, гарантировали безнаказанность и величину прибыли.

Если в странах традиционной периферии капитализма нынешняя экс­пансия процессов «ККК» связана с наступлением рынка при одновремен­ном ослаблении как государства, так и гражданского общества, то в Рос­сии эти процессы стали главной формой распада государства в условиях отсутствия нормального рынка при абортивном состоянии гражданского общества.

Как природа ключевого «образующего» процесса в современном рос­сийском обществе (присвоение и раздел государственной собственности), так и императивы выживания и адаптации большинства; как слабость цент­ральной власти, ее контроля, так и эмбриональный характер автономных социальных и политических субъектов; как роль - господствующая и все еще растущая - чиновничества, так и доминирующий в стране общий мо­рально-психологический и идеологический климат («обогащайтесь!»); как падение престижа любого производства, так и действенность, и престиж

структур организованной преступности; осознание (особенно молодежью) того, что «все дозволено, включая то, что запрещено» и что никогда - ни завтра, ни в более отдаленном будущем (или прошлом) - не представит­ся (и не представлялась) подобная возможность - все это порождает и уси­ливает процесс «тотальной криминализации».

КАК ИЗВЕСТНО, главными направлениями криминализации россий­ского общества стали:

А. Раздел «сверхдобычи», госсобственности, казнокрадство: - через приватизацию, от маломощного легального ствола которой торчат - во все стороны - криминальные побеги и ветви (последнее, по времени, отнюдь не по размерам награбленного, новшество в этой сфере - пресловутые «залоговые аукционы»);

- через создание и деятельность на гос(акционированных) предприя­тиях так называемых кооперативов;

- через присвоение и продажу «на сторону» и особенно за рубеж про­дукции госпредприятий;

- через реализацию «на сторону» основных фондов; собственности, движимой и недвижимой, предприятий, учреждений, воинских частей, ин­ститутов и т. д.;

- через прямое хищение этой собственности;

- через гигантскую, тысячесубъектную систему квазилегальных льгот;

- через присвоение прибылей, приносимых государственными капи­талами, проворачиваемыми в «уполномоченных» коммерческих банках;

- через финансовые аферы типа фальшивых авизо, прямое расхище­ние средств госбанков;

- через уклонение от платежа налогов (госпредприятия, частные фирмы и т.п.);

- через массовый нелегальный вывоз средств за границу; - через прямое расхищение чиновничеством, клептобуржуазией и иными структурами средств, выделенных по бюджету и иным программам (фонды) на социальные и экономические нужды. Б. Внезаконное присвоение средств населения:

- неплатежи - задержка на срок от полумесяца до полугода и боль­ше выплат пенсий и зарплаты, десятков триллионов рублей, крутящихся на счетах коммерческих банков и присваиваемых чиновниками и администра­цией предприятий;

- взятки, получаемые госчиновниками от предпринимателей, других госструктур - и всех «обращающихся»; поборы - за поступления в учеб­ные заведения, больницы и т. д.ю;

- финансовые аферы («пирамиды», лопнувшие банки, прямое мошен­ничество) с десятками миллионов пострадавших и десятками триллионов присвоенных рублей";

- самоназначение - администрациями небюджетных предприятий - высокой и сверхвысокой зарплаты',

- вымогательство денег структурами организованной преступности, жертвами которого являются как предпринимательские круги, так и - в меньшей мере - «крутые потребители» (главная форма - рэкет). В. Криминализация общественных отношений: Помимо собственно рэкета сюда относятся:

- общий рост и структуризация организованной (вне государства) преступности; контроль преступных группировок над рынками, портами, банками, предприятиями, отраслями, городами, регионами - особенно по­гранично-портовыми;

- борьба за раздел и передел сфер влияния - со стрельбой и взрыва­ми; широкое распространение практики заказных убийств;

- массовый подкуп чиновничества, администраций, правоохранитель­ных органов («коррупция» - в самом узком смысле слова);

- криминализация общественного сознания (особенно молодежного), рост престижности преступности; - стремительный рост наркобизнеса;

- создание «организованной преступностью» и коррумпированной госверхушкой разветвленной системы международных связей;

- «мафиозные», противозаконные действия администраций, связан­ные с борьбой за власть и, опосредованно, за собственность (сюда относит­ся и война в Чечне, и деяния губернатора Приморья Наздратенко, и бесчис­ленные примеры протекционизма);

- почти всеобщая криминализация масс-медиа (в первую очередь телевидения), политических отношений и структур и т. д. (смотри «чемоданы компромата», скандалы последней избирательной кампании и т. п.).

И это перечисление можно продолжить до «окрестностей бесконечно­сти»...

О некоторых конкретных - и наиболее впечатляющих проявлениях всего этого уже говорилось. Еще одним из них (и одновременно предпосыл­кой коррупционно-криминальных процессов в России 90-х годов) выступает практически полная безнаказанность основных субъектов этих процессов.

Лишь один процент «коррупционных преступлений» в России удается вскрыть; лишь одно из каждой тысячи экономических преступлений завер­шается судебным разбирательством. Чем крупнее сумма сделки и наживы, чем выше уровень «берущего» (вымогающего) чиновника - тем выше га­рантия безнаказанности.

Об этом пишут, говорят (почти «не споря») абсолютно все - на улице и в прокуратурах, журналисты и бывший начальник охраны президента. По­добный порядок вещей поддерживается и законами круговой поруки, и от­сутствием в обществе каких-либо объективных ограничителей, противове­сов процессам «ККК» (будь то иная логика развития, сложившиеся классы, демократические нормы, правовое государство, социальная активность масс, любая структура или процесс, которые, воспринимаясь «хватающи­ми», как угроза, будили бы в них инстинкт самосохранения). На страже кри­минального беспредела и высшие власти государства («В стране, - как од­нажды разъяснил президент России, - есть проблемы, более важные, чем коррупция»), и интеллектуальная обслуга (теоретизирующая насчет исто­рической неизбежности и «по большому счету оправданности» криминали-зации как переходной фазы капиталистической эволюции), и социальная пассивность низов в их индивидуализированной борьбе за выживание и адаптацию.

Трудно не согласиться с оценкой автора «Независимой газеты» А. Об­разцова (2 октября 1996 года): «Когда Егор Гайдар объявил о перестройке сознания в сторону рынка и сказал, что для этого все средства хороши, глав­ное - создать тип собственника, то он открыл тем самым парадный вход для мошенников. О законности и порядке решили говорить уже с внуками акул».

В итоге «стаи стервятников и колонии раковых клеток» творят все, что считают нужным и выгодным, не ведая иных ограничений, кроме налагае­мых собственным аппетитом (и состоянием «пищетракта») и аппетитом со­перничающих «волков» и «пираний». Налицо не такая уж частая ситуация, когда теряющим оказывается - в той или иной мере - все общество, объ­ект пожирающих его богатство кланов, вгрызающихся в него «сверху» (высшие эшелоны административной власти, банковская олигархия), «сбо­ку» (директора, чиновничество, организованная преступность) и «снизу» (преступность неорганизованная).

Никакой «учет интересов» - общества как целого или массовых соци­альных групп - не «ставит в рамки» процесс раздела, поглощения и пере­варивания «добычи века» (исключение составила ситуация, непосредствен­но предшествовавшая президентским выборам лета 1996 года - и завер­шившаяся вместе с ними). Здесь, по-видимому, принципиальное различие между «нормальным» развитием капитализма в XX веке и тем его станов­лением, которое происходит сегодня в России.

Основными субъектами большинства криминальных (внезаконных, подзаконных) деяний, упомянутых в приведенном выше, совершенно услов­ном (и далеко не полном) реестре, выступают:

- государственная (или парагосударственная) экономическая элита - административная, финансовая, производственная;

- чиновничество (в более узком смысле термина) - гражданское, во­енное, «правоохранительное»; администрация общественных служб и т. д.;

- частный (или «смешанный») бизнес, «клептобуржуазия», прежде всего финансовая, во вторую очередь - торговая;

- организованная преступность (мафия - опять-таки в «узком смысле» понятия), со всеми своими уровнями и разветвлениями; - неорганизованная (индивидуальная) преступность. В первых двух случаях речь идет о силах, которые прямо представ­ляют государство, точнее - государство, погруженное в рыночные отно­шения; следующие два «фактора» непосредственно представляют «псев­дорынок» (в симбиозе с государством) и «псевдогражданское общес­тво».

При этом четко демаркировать разделительную линию между различ­ными кланами чиновничества и частным бизнесом трудно. Не намного лег­че и соответствующее разграничение со структурами организованной пре­ступности.

Вообще отношения внутри коррупционно-криминального треугольни­ка обладают в России определенной спецификой. Здесь органичнее, теснее и «полнее», чем в каком-либо ином индустриальном обществе, связь меж­ду властно-чиновничьей составляющей «комплекса» и бизнесом (кроме, быть может, «челночного»). Связь и генетическая, и функциональная. Россия не знает (пока?) ни влиятельных частнособственнических групп, представляющих ответвления (филиалы) иностранного - или «иноэтнического» - капитала; ни буржуазии, вышедшей из олигархии (ядро которой составляли бывшие землевладельцы), ни аналогов «группы Монтеррея», корейских шаболов или японских дзайбацу. Удельный вес «государственных генов» (люди, капиталы) в российском бизнесе сравним лишь с африкан­ским. В этом плане «третий партнер» - организованная преступность - более автономен, имеет и независимые от государства генеалогические корни. Отношения «мафий» - в узком смысле слова - с госаппаратом но­сят более дифференцированный, выборочный характер: они органичнее, непосредственней, тотальней, когда действующими лицами выступают субъекты «теневой экономики», с одной стороны, и правоохранительные органы и органы местной власти - с другой. В иных случаях и на иных уровнях политическая недозрелость «частных» мафий, особенно «братвы», пока не способствует установлению постоянных и, главное, прямых связей с госаппаратом.

Напротив, отношения мафий с частным бизнесом носят исключитель­но плотный, многосторонний (а подчас и «конструктивный») характер. Ус­тупая государству по степени родства с клептобизнесом, мафии играют вполне сравнимую с ним роль, поскольку речь идет об обеспечении условий его функционирования. Через «бизнес» идет и важная линия связей «ма­фия - госаппарат». В итоге связи «треугольника» выглядят (условно) как «госаппарат - клептобизнес - оргпреступность».

Все углы данного треугольника связаны друг с другом не по закону ев­клидовой геометрии, но бесчисленными нитями, и каждая из них - орга­нична реальности и тенденциям ее развития.

РЕЗУЛЬТАТЫ этого процесса общественного развития, субъектом которого выступает «тройственный союз», а объектом - все остальное об­щество (включая и остальных «субъектов рынка»), могут рассматриваться под разными углами зрения.

С одной стороны (об этом уже говорилось), представляется правомер­ным говорить о системообразующем характере данных процессов. Крис­таллизация нового, «дезэтатизированного» (разгосударствленного) социума в России происходит в основном в русле криминализации, основанной на внезаконной («подзаконной») приватизации госсобственности, коррупции, приватизации госаппарата чиновничеством во взаимодействии с организо­ванной преступностью и псевдополитическими структурами.

Если в прежних «экстремальных ситуациях» (США 20-х годов, Италия и Мексика второй половины XX века и т.д.) криминально-коррупционные структуры при всей их силе и влиянии оставались на «полупериферии» си­стемы, сформированной вокруг иного ядра и развивающейся по иной (ры­ночной) логике, - то в сегодняшней России данный тип отношений фор­мирует и ядро системы, и ее сосуды (связи), определяет направление ее становления. Так происходит и вследствие слабости других субъектов и от­ношений, и в силу самой логики распада государства и эволюции этатизма в ситуации «сверхбогатства без хозяина» и вчерашнего «сверхгосударства» - без права; в условиях продолжающейся неразделенности власти, собствен­ности и «общества»; при отсутствии реальных ограничителей аппетитов и действий преступной олигархии.

Очевидно, что подобная системообразующая роль «феномена ККК» в исторической ситуации, переживаемой сегодня Россией, свидетельствует, во-первых, об органичности данного феномена; во-вторых, об определен­ной его функциональности.

Действительно, «великая криминальная революция» в современной России, великий передел, обернувшийся еще большим беспределом, не воз­никли в результате исторической случайности или вмешательства внешних сил (заговор, завоевание, «импорт» субъектов и т.д.)- или реализации со­циальной утопии, как продукт «социальной инженерии». Не будучи фа­тально предопределенными, как сам «феномен ККК», так и его системооб­разующая роль предстают как естественное продолжение (и вырождение) определенных традиций, ряда долговременных тенденций национального (этатистского) развития - и как явление, отнюдь не стоящее в стороне от фазовых тенденций развития мирового. Иными словами, феномен этот вы­ступает как своеобразная равнодействующая тех и других, в известной ме­ре - как закономерное преломление мировых тенденций специфической постсоветской исторической ситуации. По сути дела, все, что говорилось ранее о «корнях специфики» коррупционного процесса в России, свидетель­ствует одновременно о его органичности, глубинной объективной обуслов­ленности.

Во-вторых, налицо и элементы обратной, обусловливающей связи рассматриваемого феномена - и модели долговременной общественной эволюции (инволюции). Это прямо и непосредственно связано со специфи­кой распада советского социума; с объективными, структурными изъянами исторической ситуации, в рамках которой развал прежней системы не «ос­вободил» уже наличествующие структуры «новой» нормативной («должен­ствующей быть») системы. Ни этих структур, ни соответствующих субъек­тов попросту не оказалось - ни в одной из сфер общественного развития.

В подобной ситуации процессы «ККК» и выступали как компенсато­ры, обеспечивающие структурные связи в постсоветском пространстве, функционирование «реально сменяющего» социума, «притирку» и «смазку» различных, структурно-разнородных его элементов внутри государства, рынка, гражданского общества - и между ними. Вне криминально-коррупционных отношений было бы, по-видимому, невозможным сояетать поли­тическую власть неоэтакратии («неономенклатуры») - и функционирова­ние рынка. Рыночные отношения - и отсутствие конкуренции; слабость частного капитала - и открытость экономики; логику рынка - и отсутст­вие традиционных субъектов капиталистических отношений и капиталисти­ческого права; монополизм производства - и множественность собствен­ников; гражданские свободы, демократические фасады - и процесс перво­начального «накопления». Через процессы «ККК» происходит кооптация во власть банковского капитала и перераспределение прибыли монополис­тов (взятки), умножается число собственников и реализуются, регулируют­ся правовые аспекты рыночных отношений (рэкет) и т. д. и т.п. Именно из этой компенсирующей функции, слабости прежних, известных из историче­ского опыта форм государства, рынка и гражданского общества и возника­ет системообразующая роль коррупционных процессов. Именно здесь, воз­можно, - глубинная причина «неприкосновенности» их носителей.

В то же время - об этом уже говорилось и еще будет сказано - фор­мируя определенную систему структур (приставка «псевдо» скорее употреб­ляется по инерции), данные процессы блокируют развитие иных, более «ци­вилизованных» альтернатив развития; стерилизуют или деформируют соот­ветствующие тенденции и их потенциальных носителей (будь то структуры, связанные с высокими технологиями, производством продовольствия - или с гипотетическим «другим путем» - развития капитализма на базе «нефор­мальной экономики»).

Отсюда - сомнения в «переходном», сугубо временном характере нынешней исторической ситуации в России, «феномена ККК» и образо­ванной им системы структур. Образы «детской болезни» (капитализма) потомков вчерашних пиратов, ставших капитанами современной экономи­ки, и т.д.-не убеждают.

Дело не только в том, что и сегодня - 50 или 100, или 150 лет спустя - кланы организованной преступности в Колумбии, США или Италии не стали движущей силой экономического прогресса (не говоря уже о процессе соци­альном); не только в долговременности пагубных результатов разграбления общества госбюрократией в Латинской Америке или Тропической Африке. И не в альтернативности глобальных тенденций, о которой шла речь выше.

Сомнения насчет преходящего характера структур «ККК» в России связаны прежде всего именно с системностью («схваченностью») этих структур, с нынешней бессубъектностью иных альтернатив, с отсутстви­ем - в настоящее время и в обозримом будущем - реальных мотивов и предпосылок для «смены вех» самой клептократией. Речь идет все о той же слабости гражданского общества, классов, демократического давления масс, экономического давления «цивилизованного рынка». При этих усло­виях лишь ситуация «начисто обглоданной кости» может изменить психоло­гию и практику клептократии. Однако с учетом несметности богатств Рос­сии и международных связей ее элит ждать этого придется долго. Тем вре­менем может вновь смениться глобальная «система координат», придавая российской «переходности» заведомо перманентный характер. А сама стра­на будет продолжать платить по счетам криминализации.

Правомерность гипотезы о «непереходном» характере нынешней, сло­жившейся вокруг «феномена ККК» системы структур подтверждает, на наш взгляд, и доминирующая - с весны 1994 года - тенденция социально-политического развития России (наиболее четко проявившаяся в единодушии по отношению к «гадкому утенку» в октябре 1996-го), тенденция кон­солидации современных российских элит на базе признания и закрепления результатов уже происшедшего «первичного» раздела добычи и принятия «правил игры» на последующих его стадиях. Правил, которые исключили бы гражданское общество, большинство из этой игры, но отнюдь не сдела­ли бы ее более цивилизованной...

ВСЕ СКАЗАННОЕ об объективном и, возможно, долгосрочном харак­тере ситуации не означает, разумеется, ее принятие как неизбежной, ее «оп­равдание» - и признание «разумной» (по аналогу с гегелевской формулой)...

Достаточно напомнить о первых непосредственных результатах криминализации России.

Начать следует, по-видимому, с войны в Чечне, напрямую связанной с коррупционно-криминальными процессами, в течение двух лет представ­лявшей собой одну из главных «питательных сред» расширения и углубле­ния этих процессов. Войны, стоившей около 250 тысяч убитых, раненых, ис­калеченных.

На втором месте - прямое воздействие коррупции на жизненный уро­вень, здоровье широких масс населения - будь то голодающие семьи рабо­чих (неплатежи!), солдаты-дистрофики (воровство в армии), жертвы срыва социальных программ (неуплата налогов и воровство в фондах).

Еще одна «линия воздействия» - социально-культурная. Здесь впору говорить о национальной катастрофе, глубинные последствия которой будут носить, очевидно, наиболее длительный характер. Но и то, что пузырится на поверхности, выглядит достаточно жутковато: рост преступности с ее уби­тыми и искалеченными - как физически, так и духовно, с тем специфичес­ким общественным климатом, в котором выросло и воспиталось (по мень­шей мере) целое поколение; с распространением и престижем - бандитиз­ма, «крутости» (жестокости), проституции, наркомании. И «обратно» - потеря (возможно - необратимая) прежнего научно-культурного и куль­турно-духовного потенциала страны, и вместе с тем - ее цивилизационной идентичности. Если в Восточной Азии частичное отступление последней стало ценой за приобщение к достижениям технологической цивилизации - в России распад идентичности культурной оплачен деградацией технологиче­ской. Как не вспомнить шуточку о «во всем виноватом слесаре».

Все это, заметим, не говоря о сотнях миллиардов долларов, которых лишилась экономика страны, о прямых последствиях этого кровопуска­ния - от развала производства до «утечки мозгов».

От каждого из этих прямых, бесспорных, осязаемых «итогов» крими­нальной и криминализирующей трансформации российского социума в 1992-1996 годах тянутся бесчисленные нити и стрелки «опосредованного воздействия». Некоторые из них упираются в наиболее общие и дискуссион­ные, а возможно, и более долговременные аспекты данного воздействия.

«Феномен ККК» сыграл огромную роль в том «полураспаде» транс­формируемого государства и эмбрионального гражданского общества, ко­торым отмечена история России в последние пять лет. В то же время дан­ный феномен препятствует разводу власти и собственности, государства и общества, которые заражают друг друга подобием социально-политическо­го СПИДа, выступающего в России не столько как болезнь демократии - или развития, - сколько как результат (и предпосылка) отсутствия того и другого. Будучи неоспоримым доказательством и проявлением разложения этатизма, этот процесс может оказаться аналогом биологической стерили­зации рыночной экономики в стране.

О каком выходе из нынешнего структурного кризиса в стране, о каком преодолении «барьера высоких технологий» может идти речь в ситуацииклептократии? То же можно сказать о демократизации страны, о разви­тии гражданского общества и об иных общепризнанных направлениях про­грессивного развития.

Возникает своеобразная историческая ситуация, в рамках которой (пользуемся термином и образом, предложенным Б. Кагарлицким) фазово­му прошлому (этатизм) противостоит не только - и не столько - обуслов­ленное ведущей мировой тенденцией, известными нам «законами развития» и т. д. будущее, но и структурная тенденция, «перпендикулярная» оси «про­шлое - будущее». В чем-то топологически схожая с той, которая возникла в Европе в 30-е годы. В чем-то - сугубо различная: фашизм выступал как одна из альтернатив, один из вариантов (тупиковый, как оказалось вскоре) «общемировой» модели (массового производства и массового потребления, этатистского развития). В современной России субъекты и возможности иных альтернатив пока не просматриваются, а те, которые формируются вокруг «феномена ККК», могут оказаться несовместимыми с тенденциями мирового развития.

Однако связывать все - или главные - надежды с этой несовмести­мостью опасно. И потому, что она не является гарантированной, и потому, что ее эффект может наступить слишком поздно (в ситуации начисто ограб­ленного, развращенного или колонизованного общества). И потому, что вне ситуации 1945 года (имеются в виду Германия или Япония) любой качест­венный системный сдвиг предполагает решающую историческую актив­ность «национальных субъектов».

В России вариантами подобной активности могут быть «проникающее воздействие цивилизованного рынка, нормальной буржуазии»; капиталис­тическая эволюция госкриминальных структур, жесткие действия «царя или героя» по наведению порядка - или давление большинства через ор­ганизации гражданского общества и институты демократической власти. Иные пути представляются закрытыми либо в силу региональной специ­фики обществ, которые по ним прошли (Восточная Азия), либо вследствие геополитической специфики России; глобального (Север - Юг) раскола мира, экологических императивов, фактора времени... Действия же «ге­роя» без опоры на самостоятельную активность масс рано или поздно на­толкнутся на проблемы и препятствия, связанные с компенсирующей функцией «ККК» - и невозможностью (крайней сложностью) найти им замену...

Иначе говоря, и для того, чтобы радикально изменить нынешнюю сис­тему структур, и для того, чтобы цивилизовать, «поставить в рамки», заста­вить считаться с интересами общества нынешних хозяев страны - нет ино­го пути, кроме развития социальной и политической активности масс, созда­ния и укоренения гражданского общества, демократизации.

Не окажутся ли, однако, структуры организованной преступности («мафии» в узком смысле слова) и клептобизнеса (частного) в состоянии сыграть роль ядер гражданского общества в будущем, «самоопределив­шись» и выделившись из комплекса? Ответ на этот вопрос зависит от не­скольких переменных: останется ли государство в своем нынешнем состоя­нии (гниение за демократическим фасадом) или сомкнется с мафиями на­прямую, через политическую сферу (по модели Арканара Стругацких), или превратится в деспотию - «прогрессивно-популистскую» или олигархиче­скую? Смогут ли мафии напрямую выйти в сферу высокой политики? Захо­чет ли Запад вступить в политический союз с частью клептобизнеса, при­влекая его в «свой» сектор «цивилизованно-компрадорской» буржуазии? Сколь долго сохранится ситуация отсутствия в России цивилизованного гражданского общества? И т. д. и т.п. При определенном сочетании отве­тов на эти вопросы возможность выступления криминалов отдельно от го­сударства и в объективной роли главного противовеса ему вряд ли стоит исключать априорно. В какой мере подобная ситуация отвечает классическим определениям гражданского общества? Какого рода социум сложится во­круг такого общества и такого государства - вопрос отдельный, тема для антиутопии. К счастью, речь идет об альтернативе, пока не предопределен­ной фатально.