Виктор Шейнис

В истории современных колониальных империй понятие «колониализм» появилось с опозданием. Во Франции его ввел журналист-социалист Поль Луи в небольшой книжке, появившейся в 1905 г. С тех пор в отличие от терминов «колонизм» и «колониальный» слово «колониализм» стало устойчиво употребляться в негативном смысле. Так, у ярых сторонников «французского Алжира» в конце 50-х годов не было ни малейшего желания называть себя колониалистами. Дело в том, что этот термин означает не «колониальную эпопею» - завоевание колоний или защиту этих завоеваний, - а серию доктрин, выдвинутую для того, чтобы легитимировать колонизацию, то есть определенную идеологию. Однако после второй мировой войны многие аспекты этой идеологии пришли в противоречие с ценностями, которые геноцид, с одной стороны, и необходимость антифашистских стран прибегнуть к помощи колониальных народов - с другой, перекрасили в свежие цвета, например антираспри или право наций на самоопределение.

Такой подход является принципиально иным по сравнению с концом XIX века, когда политические деятели, бизнесмены и писатели пытались объединить в рамках одной более или менее стройной концепции основания для легитимации господствующего положения метрополий по отношению к завоеванным и оккупированным обществам. Франция устами государственного деятеля Республики, основателя светской школы Жюля Ферри, а также известного экономиста Поля Леруа-Болье в 80-х годах прошлого столетия широко пропагандировала идею о том, что колониальная политика является элементом национального престижа, средством самоутверждения и обретения статуса великой державы. Кроме того, утверждалось, что колониальная политика является порождением нового времени, а точнее, «индустриальной политики», поскольку колонии предлагают «нашему обществу дешевое сырье» и «новые рынки сбыта для европейской обрабатывающей промышленности». Утверждалось, наконец, что Франция имеет особые права в проведении колониальной политики как наследница Великой французской революции, выработавшей права человека: она призвана привнести цивилизацию в «низшие расы». Строго говоря, все эти рассуждения не имеют ничего специфически французского: в других случаях апеллируют к христианству, единственно способному избавить анимистические общества, а также землю ислама от варварства, или к особым правам Германии, Великобритании и т. д.

Кризис колониализма привел к тому, что в странах-метрополиях одни историки стали интересоваться распространением колониалистской идеологии и ее историческими и географическими формами, другие, а иногда и те же самые пытались определить последствия колониализма. Здесь я рассматриваю лишь первый аспект данной проблемы на хорошо изученном примере Франции.

Во Франции идеология колониализма утвердилась и долгое время оставалась характерной чертой немногочисленных, но весьма влиятельных групп. Большую часть общественного мнения она завоевала лишь накануне второй мировой войны, в тот момент, когда колониальный «костыль», достаточно долго подпиравший национальный капитализм, стал превращаться в «обузу» (прежде всего в связи с развитием наиболее современных секторов экономики). Такой анализ, научный и в то же время иронический, позволяет понять и колониалистские страсти французов во время войны в Алжире, и ту легкость, с которой французская экономика приспособилась к политическому краху империи, заменив ее политикой и практикой неоколониализма, которые больше не легитимировала никакая специально созданная идеология.

Этот подход позволяет также измерить дистанцию, возникающую между материальными интересами и идеями, которые должны были бы им соответствовать. Таким образом, можно коснуться тех проблем, которые поставила марксистская критика колониализма.

В течение длительного времени, пользуясь не очень точной терминологией (в главе «Капитала», посвященной «современной теории колонизации», рассматривается в основном аграрная колонизация в Америке), Маркс и Энгельс, начав анализ европейских форм захватов и экспансии, основное внимание уделяли их роли в превращении капитализма в мировую систему - они видели в них фактор прогресса. Поэтому, как только они лишили (с какой иронией!) мифического ореола колониалистские концепции, которые опирались на бога и на права человека, они вынуждены были признать аргументы тех, кто говорил о пользе, принесенной колониями экономике метрополий, а также тех, кто указывал на долговременные цивилизующие последствия рыночной экономики. Поэтому не надо, собственно, удивляться неуверенности и колебаниям социалистической мысли - ей часто случалось выдвигать на передний план экономический прогресс, веру в мирное проникновение, а иногда даже формулируется идея «социалистической колониальной политики».

Этот широко распространенный термин - колониализм - имеет очень четкую, негативную эмоционально-политическую окраску и весьма неопределенное научное содержание. Колониализмом обозначают как экспансию группы развитых капиталистических государств, осуществивших некогда территориальный раздел всего остального мира, так и всю систему экономических, политических, идеологических отношений между метрополиями и колониями. Неоколониализм - то и другое в условиях распада колониальных империй. В действительности оба понятия привлекают для характеристики существенно разнородных явлений, а в некоторых случаях - не самих явлений, а их основательно мистифицированных образов. Колониализм европейских держав восходит к эпохе великих географических открытий, когда Испания и Португалия, а вслед за ними Нидерланды, Англия и Франция обрели первые заморские владения. Однако в течение нескольких столетий контроль колониальной администрации - во всяком случае, в Африке и Азии - распространялся лишь на сравнительно небольшие анклавы, обычно примыкавшие к портам.

В последние десятилетия XIX века колониальная экспансия резко активизировалась, главным образом под влиянием экономических стимулов. По мере того как завершался раздел свободных, «ничейных» территорий, хотя бы и не дававших непосредственного хозяйственного эффекта, соперничество обострялось и не раз ставило основных участников экспансии перед угрозой вооруженных столкновений. С конца прошлого века оно привело к серии малых войн и в немалой мере подтолкнуло к первой мировой войне.

Колониальной экспансии в социально-экономическом строе капитализма, сложившемся на рубеже XIX-XX веков («империализм»), ее сторонники и противники придавали первостепенное, быть может, - в свете последующего развития - несколько преувеличенное значение. Существенным элементом версальско-вашингтонской системы, установленной после первой мировой войны, был передел колоний побежденных держав в пользу победителей; гитлеровская Германия настойчиво требовала возвращения колоний (вместе с соответствующими компенсациями); а Англия и Франция, ведя войну против фашизма, вовсе не собирались - и не раз заявляли об этом устами своих лидеров - расставаться со своими империями. Не прошло, однако, и полутора-двух десятилетий после окончания второй мировой войны, как территориальный раздел мира был в основном ликвидирован, «империализм» остался без колоний.

Влияние колониализма на социально-экономическое развитие покоренных стран и территорий было противоречивым. Естественный ход событий был нарушен, местные системы производительных сил во многих местах подорваны, кровавый разгул, злодеяния и угнетение, которыми сопровождались и колониальные захваты, и последующее управление колонизаторов, навсегда запечатлены в памяти народов. Вместе с тем именно колониализм сдвинул с места множество застойных обществ, разорвал их замкнутость, внес элементы более высокого хозяйственного строя, социальной организации, культуры.

Не существует таких весов, на которых можно было бы взвесить негативные и позитивные последствия колониализма и вывести точный баланс: здесь вполне уместно уподобление прогресса языческому властелину, вкушающему нектар из черепов убитых, как писал К. Маркс о результатах британского владычества в Индии. Но счет, который крайние силы в бывших колониях предъявляют нынешнему поколению людей, живущих в их вчерашних метрополиях, следует рассматривать с максимальной осторожностью. Не говоря уже о том, что правомерность претензий, передаваемых через века и страны, вызывает глубокие сомнения, ни одно серьезное историко-экономическое исследование не подтверждает, что колониальная дань сыграла решающую роль в экономическом возвышении метрополий.

На счету колониализма, несомненно, немало мрачных и позорных страниц. Но существующий разрыв между бывшими колониями и метрополиями, развитыми капиталистическими и развивающимися странами - порождение сложного комплекса причин, главные из которых связаны не с тем, что развитие колоний было сковано, деформировано внешними силами (воздействие этих сил в действительности было неоднозначным и к тому же давало в разных колониях различные результаты в соприкосновении с местными структурами), а с тем, что на Севере исторически сложились такие экономические и социальные механизмы развития, которые не сумел - по крайней мере к тому времени, когда исторический процесс стал всемирным и резко ускорился, - выработать Юг. Не столько Юг был насильственно задержан в своем развитии, сколько ушел вперед Север.

Столь же неправомерно сводить всю совокупность нынешних отношений между развитыми и развивающимися странами к одному лишь продолжению колониализма в современных формах. Не подлежит сомнению, что проблема отсталости развивающихся стран носит глобальный и взрывоопасный характер, что положение многих из этих стран трагично, что для исправления существующей ситуации требуются целеустремленные усилия всего мирового сообщества. В пересмотре, однако, нуждается заостренно конфронтационный подход, объясняющий отсталость «третьего мира» исключительно эксплуатацией, а его неравноправие в международных экономических отношениях - неоколониалистской злой волей (стратегией ТНК, международных финансовых институтов, зарубежных правительств и т. д.).

Ключевые элементы расхожих обвинений в неоколониализме - эксплуатация, потери развивающихся стран на мировом рынке, неэквивалентный обмен. Элементы эксплуатации в отношениях Севера и Юга существуют, как и проявляется подчас недопустимое силовое военное и политическое давление на некоторые развивающиеся страны. Но развитая подсистема мирового капиталистического хозяйства функционирует и эволюционирует преимущественно за счет раскрывшихся в ней внутренних резервов и лишь в небольшой степени - за счет внешних ресурсов - некомпенсируемого отчуждения неоплаченного труда слаборазвитых стран.

Периодически повторяются попытки исчислить в стоимостных категориях масштабы эксплуатации в виде «потерь» развивающихся стран от международного хозяйственного обмена. Поскольку объемы валовых продуктов и масштабы внешнеэкономических операций растут, вслед за ними увеличиваются и цифры «потерь» в подобных расчетах: сегодня они оцениваются впечатляющими величинами, достигающими сотен миллиардов долларов. Но эти оценки некорректны в принципе, ибо соотношениям стоимостных потоков, объективно складывающимся на мировом рынке товаров, услуг, капиталов и т. д., противопоставляются произвольные оценки, опирающиеся либо на перенесение в сегодняшний день прошлых ценовых пропорций, которые отражали безвозвратно ушедшие структуры производства и потребления, либо на придуманные идеальные модели.

Не выглядит убедительным и стремление представить неэквивалентный обмен не как отдельные нарушения закона стоимости, которые периодически возникали и будут возникать в частных, ситуационно изменчивых случаях международного торгового обмена, а как закономерность отношений между двумя группами стран мирового капиталистического хозяйства. Международная торговля осуществляется на базе мировых, а не национальных стоимостей, и поэтому выводить неэквивалентность из их несовпадения, а тем более исчислить «потери» от неэквивалентного обмена нельзя.

Обвинения в неоколониализме слишком часто затемняют противоречия внутреннего развития «третьего мира», его подлинную трагедию - неспособность традиционных, весьма медленно модернизирующихся социальных, культурных и политических структур справиться с реальностями нашего века, снимают ответственность с тех местных общественных сил, которые переняли власть от колониальных держав или рвутся к ней и которые много более, чем внешние силы, повинны в блокировке развития и различных деформациях.

Наиболее глубокая основа неравноправия большинства развивающихся стран, асимметрии взаимозависимости в отношениях с развитыми капиталистическими государствами, элементов эксплуатации в их отношениях - экономическая и социальная отсталость этих стран. Позиции на мировом капиталистическом рынке определяются относительной силой выходящих на него участников. Опыт показал, что изменить существующее положение, мобилизуя главным образом политические факторы, компенсирующие экономическую слабость, заостряя противостояние развивающихся стран центрам мирового капиталистического хозяйства, полагаясь преимущественно на различные ассоциации и институты, объединяющие страны Юга, нельзя. Силовое давление на центры принятия решений и экономику Запада имеет свои пределы, а своего рода «контрмонополии» наподобие нефтяного картеля, объединяющие политическую силу развивающихся государств с контролем над тем или иным важным ресурсом, довольно быстро обнаруживают и свою слабость, и побочные отрицательные эффекты. Об этом красноречиво свидетельствует сначала взлет надежд на «нефтяное оружие», а затем столь же быстрый их закат.

Конфронтационный подход к отношениям между Севером и Югом в мировом капиталистическом хозяйстве негоден еще и потому, что они не могут быть однозначно сведены к неоколониализму и сопротивлению ему. Нельзя ставить знак равенства между понятием «империализм», достаточно одиозным, и совокупностью всех стран Запада, их социально-экономическим строем. Современный капитализм, несомненно имеющий империалистические поползновения и тенденции, к империализму не сводится. Назрела необходимость более спокойного и взвешенного анализа совокупности отношений по линии Север - Юг. Взаимосвязи здесь, безусловно, будут становиться все более прочными и диверсифицированными.

И Север, и Юг экономически и социально многослойны: все более искусственным становится отождествление первого исключительно с империализмом, а второго - с национально-освободительным движением. Силы, формирующие линию Севера по отношению к Югу, экономически и социально неоднородны, их интересы разноречивы, баланс этих сил постоянно меняется. На Севере есть влиятельные социальные группы и слои, заинтересованные в повышении уровня экономического развития Юга, решении там наиболее неотложных социальных проблем, понижении конфликтного потенциала. Есть общественное мнение, осуждающее своекорыстие и агрессивность реакционных, действительно империалистических кругов и в то же время - безответственность, авантюризм ряда режимов Юга, неэффективность хозяйственной политики, паразитические наросты на развивающейся экономике, репрессии и нарушения гражданских прав.

Перемещение известной части мирового прибавочного продукта из развитых в развивающиеся страны в тех или иных формах представляется одним из средств решения глобальной проблемы отсталости. Но такое перемещение может быть надежным и стабильным не на основе усиления конфронтации и давления на Запад (под псевдонимом «развертывания антиимпериалистической борьбы»), а на путях настойчивого и терпеливого поиска консенсуса, совпадения, взаимоувязывания интересов основных партнеров. По-видимому, на повестку дня ставится и создание экономических и социальных механизмов наднационального характера, выражающих общечеловеческие интересы, хотя путь к ним тернист и долог.