(1889—1966)

Русскую литературу XX века трудно себе представить без имени Анны Ахматовой, чье творчество началось в блестящую эпоху "серебряного века" нашей литературы.

Анна Андреевна Горонко (литературный псевдоним - Ахматова, по фамилии прабабки с материнской стороны из старинной татарской княжеской семьи) родилась в 1889 г. в Одессе, но в раннем детстве была привезена в Царское Село под Петербургом. Именно его она всегда считала своей подлинной родиной (называя себй в шутку "царскосельской веселой грешницей"), так как прожила в нем первые 16 лет своей жизни, любила сюда приезжать и позже.

В этом маленьком "городе муз" (городе Карамзина, Жуковского, Державина, Батюшкова, Пушкина) она училась в гимназии, там встретилась с гимназистом Николаем Гумилевым, там начинала писать стихи:

Здесь столько лир повешено на истки, Но и моей, как будто, место есть.

В 1910 г. в Киеве Анна Ахматова закончила гимназию, а вскоре здесь же завершился браком (после третьего предложения) ее роман с Н. Гумилевым, В 1912 г. у них родился сын Лев. И в том же 1912 г. в Петербурге вышла первая поэтическая книга А. Ахматовой - "Вечер", которая сразу же принесла ей не просто известности, но широкое признание.

Стало ясно, что в русскую литературу пришел большой, очень искренний настоящий поэт. Недаром А. Блок сразу выделил Ахматову и назвал ее "исключением" среди ее товарищей по литературному кружку "Цех поэтов", который объединял акмеистов. А Корней Чуковский-критик про­зорливо заговорил о "величавости" Ахматовой.

Накануне первой мировой войны она закончила работу над второй своей книгой - "Четки" (1914), став после ее выхода одним из самых известных и любимых поэтов своего времени. Близкий друг на протяжении всей жизни Ахматовой, поэт О. Мандельштам пророчески предсказал после появления "Четок": "Ее поэзия близится к тому, чтобы стать одним из символов величия России."

Чему же были посвящены первые сборники стихов А. Ахматовой? Это была прежде всего любовная лирика, но совершенно иная по своей тональности и образности, чем у ее современников, известных постов - символистов (А. Блока, В. Брюсова, 3. Гиппиус, Д. Мережковского и др.). "До Ахматовой, - как верно замечает Д. Самойлов, -любовная лирика была надрывной или туманной, мистической и экстатической. Отсюда и в жизни распространялся стиль любви с полугонами, недомолвками, эстетизированной и часто ненатуральной."

Ахматова, пожалуй, впервые после Пушкина заговорила в русской поэзии о любви не только как о высоком, но и как о естественном, неотъемлемом от человеческого существо - вапия чувстве: Знаю: гадая, и мне обрывать Нежный цветок маргаритку. Должен на этой земле испытать Каждый любовную пытку.

Лирическая героиня ее стихов - не пастушка, не ко­ролевна, не Прекрасная Дама, а обычная женщина "в сером, 'будничном платье на стоптанных каблуках", которая умеет страстно и нежно любить, горестно и глубоко страдать, гордо сохраняя при этом свое человеческое достоинство. Первые книги Ахматовой можно действительно назвать любовными жизненными драмами в стихах, тем более что за ними вставала реальная история ее сложныхлюбовных отношений (с Н. Гумилевым в первую очередь).

Она трогательно и просто пишет о едва зарождающемся первом юношеском чувстве:

В ремешках пенал и книги были, Возвращалась я домой из школы. Эти липы, верно, не забыли Нашей встречи, мальчик мой веселый.

Точно и сдержанно говорит о всех этапах дальнейшего развития любовных отношений: откровенном признании ("Я написала слова, что долго сказать не смела") и первом свидании ("Благослови же небеса - Ты первый раз одна с любимым"), поцелуе и клятве ("Ты с кем на заре целовалась, клялась, что погибнешь в разлуке ?"), долгожданных письмах ("Сегодня мне письма не принесли: забыл он написать или уехал") и случайных размолвках ("О, я была уверена, что ты приедешь назад)"), "милых уликах" любви ("три гвоздики", "гладкое кольцо", "хлыстик и перчатка", "новогодние влажные розы") и любовной бессоннице ("Ты опять, опять со мной, бессонница)"), расставаниях ("Сердце к сердцу не приковано, если хочешь - уходи") и встречах ("Последний раз мы встретились тогда на набережной, где всегда встречались"), наконец, о трагическом разрыве и долгой памяти;

И когда друг друга проклинали В страсти, раскаленной добела, Оба мы еще не понимали, Как земля для двух людей мала.

Как видим, все реально, конкретно, все как в жизни, но от этого не менее поэтично и возвышенно, В стихах Ахматовой - буквально исповедьлюбящего и страдающего человече­ского сердца, в котором нежность переплетается со страстью, сомнение - с надеждой, сожаление - с радостью, горечь - с восторгом, грусть - с отчаянием, упоение - с тоской.

Отличительное свойство се поэзии в том, что любовная страсть и мука выражают себя зачастую очень скупо, всегда двумя - тремя словами, ибо страдания любящей души у нее подчас неимоверны - до трагического молчания. Но зато окружающий природный и прекрасный мир всегда активно участвует в выражении этого сдержанного во внешних проявлениях чувства:

А еще так недавно, недавно Замирали вокруг тополя, И звенела и пела отравно Несказанная радость твоя.

Лирическая героиня Ахматовой, захваченная страстью, точнее видит себя и острее воспринимает окружающий ее предметный, вещный мир, который словно вовлекается в орбиту ее чувствования, ее "ауры":

Звенела музыка в саду Таким невыразимым горем. Свежо и остро пахли морем На блюде устрицы во льду.

Некоторые стихи из первых книг Ахматовой можно назвать даже "сюжетными", так похожи они на маленькие, "спрессованные" романы:

И прощаясь, держась за перила, Она словно с трудом говорила: "Это все... Ах нет, я забыла, Я люблю вас, я вас любила Еще тогда!" - "Да".

Можно вполне увидеть за этой лирической миниатюрой в "свернутом" виде действительно целый роман, наподобие "Евгения Онегина". 187

Или вот сща один яркий пример - знаменитая ее баллада "Сероглазый король", из которой А. Вертинский сделал чуть позже свой известный романс:

Дочку мою я сейчас разбужу, В серые глазки ее погляжу. А за окном шелестят тополя: "Нет на земле твоего короля..."

Автор первой большой статьи о творчестве Ахматовой, ее друг, поэт и критик Н. В. Недоброво писала 1915 г. по поводу се лирики: "...самое голосоведение Ахматовой, твердое и уж скорее самоуверенное, самое спокойствие в признании и болей и слабостей, самое, наконец, изобилие поэтически претворенных мук, - все это свидетельствует не о плаксивости по случаю жизненных пустяков, но открывает лирическую душу, скорее жесткую, чем слишком мягкую, скорее жестокую, чем слезливую, и уж явно господствующую, а не угнетенную."

Неслучайно сохранились свидетельства многих совре­менников Ахматовой тех лет, которые писали и говорили, что в России после ее "Вечера" и "Четок" стали любить "по- ахматовски", сдержанно и строго. Даже В. Маяковский часто читал ее стихи любимым женщинам, потому что это были не "женские стихи", а подлинная лирика чувств, выраженная выверенным и сжатым словом. В поэзии Ахматова, как и в чувстве и в мысли, с самого начала утверждала не какое - то особенное, "женское начало", а подлинное равенство ("Я научила женщин говорить...").

Таким образом, можно отметить, что уже в начале своего творческого пути А. Ахматова возвращала русскую поэзию к "лирическому реализму", к точности слова, к реальной сущности переживаний, к его "жизненному подтексту", возрождая тем самым традиции классические, пушкинские.

Позднее в стихотворении "Творчество", размышляя над "тайнами ремесла" поэта, Ахматова, для которой стихи всегда были прежде всего формой высказывания, образом ее мыслей, а не просто "стихосложением", сама подчеркнет эту реалистическую, жизненно достоверную, а не выдуманную основу своих произведений: Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда, Как желтый одуванчик у забора, Как лопухи и лебеда. 188

Ясность, сдержанность, сжатость, дисциплина стиха ("Но в этой бездне шепотов и звонов Встает один, все победивший звук") - все эти черты роднят Анну Ахматову с русской классической традицией, не лишая, однако, ее творчество современного, новаторского звучания, характерного именно для XX века.

О "погруженности" Ахматовой в русскую культуру конца XVIII - начала XIX века, в русское классическое стихотворство при одновременном следовании ею в своей поэзии реалистической прозе Тургенева, Л. Толстого, Достоевского говорили многие исследователи ее творчества (В, Жир­мунский, Б. Эйхенбаум, Л. Гинзбург).

"Пушкинские начала" вошли в нее еще в Царском Селе, этом "пленительном городе загадок", где некогда "смуглый отрок бродил по аллеям" ("здесь лежала его треуголка и растрепанный том Парни"), где в самом воздухе и архитектурном убранстве парков и дворцов была словно "разлита" та высокая культура, которую Ахматова считала и воспринимала как естественную стихию подлинно челове­ческой жизни.

Она любила называть себя петербурженкой. С городом на Неве, городом Петра, Медного всадника, Летнего сада, гранитных набережных, наконец, знаменитого "фонтанного дома", где она прожила более 25 лет, оказалась связана почти вся ее жизнь: А я один на свете город знаю И ощупью его во сне найду.

Классическая культурная атмосфера этого города окру­жала ее всегда. Тема Петербурга - Петрограда - Ленинграда стала сквозной в ее творчестве, так как Ахматова ощущала постоянную органическую свою слитность с этим городом и его культурой: Я с тобой неразлучима, Тень моя на стенах твоих, Отраженье мое в каналах, Звук шагов в Эрмитажных залах, 'Где со мною мой друг бродил.

О. Мандельштам, отвечая однажды на вопрос, что такое акмеизм, сказал: "Тоска по мировой культуре." Эта "тоска" в высшей степени была свойственна Анне Ахматовой.

Ее поэзию отличает "беспощадный интеллектуализм", она насыщена сотнями реминисценций, явных и скрытых, ци - татами и образами из Библии, из произведений многих авторов от античности до наших дней, эпиграфами на латыни, на французском и английском языках, украшена именами Данте и Шекспира, Пушкина и Парни, Джойса и Бурже, Вергилия и Гофмана, Тютчева и Баратынского, изобилует разнообразными Сведениями и фактами отечес - твенной и мировой истории, мифологическими сюжетами и христианско-религиозной символикой.

Она знала и переводила итальянскую, индийскую, поль­скую, корейскую, сербскую поэзию. Была лично знакома с лучшими поэтами XX века ( А. Блоком и Б. Пастернаком, 3. Гиппиус и Д. Мережковским, М. Цветаевой и О. Ман­дельштамом, которые посвящали ей и которым она посвя­щала свои стихи), многими известными композиторами (Д. Шостаковичем) и художниками (Модильяни, Петров- Водкин, Б. Анреп, которые писали ее портреты).

Стихи Ахматовой адресовались всегда читателю интелли - гентному и начитанному, Она никогда не была ни создате - лем, ни поклонником так называемой "массовой культуры", всем доступной и примитивной. Нои элитарной, непонятной не была тоже, хотя в ее представлении культура - это большой интеллектуальный труд, высота, на которую надо подняться.

Такой и была ее поэзия, отличающаяся величавой клас - сической простотой, "необычайной сосредоточенностью и взыскательностью нравственного начала", по словам А. Твардовского. Вы та.к вели по бездорожью, Как в мрак падучая звезда. Вы были горечью и ложью, А утешеньем - никогда, - писала сама Ахматова, обращаясь "К стихам" своим.

Наступал 1914-й год, открывший еще одну замечательную черту личности и творчества Ахматовой - се высокую гражданственность. Войну она восприняла как трагедию личную (ушел на фронт муж, Николай Гумилев, и вскоре пропал без вести), и как общенародную: 190

Вдруг запестрела тихая дорога, Плач полетел, серебряно звеня... Закрыв лицо, я умоляла Бога До первой битвы умертвить меня, и даже всеобщую, мировую:

Окопы, окопы, - Заблудишься тут1 От старой Европы Остался лоскут, Где в облаке дыма Горят города...

В этот "страшный год", когда надвинулась "туча над тем - ной Россией" и приходилось "над усопшим светло горевать", Ахматова, подобно многим своим современникам-поэтам, заговорила голосом пророческим о грядущих вместе с войной больших национальных бедствиях:

Сроки страшные близятся. Скоро Станет тесно от свежих могил. Ждите глада, и труса, и мора, И затменья небесных светил.

Трагически по большей части звучит и тема любви в ее книге "Белая стая", вышедшей в сентябре 1917 года:

Вестей от него не получишь больше, Но услышишь ты про него. В объятой пожарами, скорбной Польше Не найдешь могилы его.

Революцию Анна Ахматова встретила в Петрограде, куда в феврале 1917 года вернулся с фронта Н. Гумилев. Но их семейный союз, сложный и драматический, становится все более непрочным, и вскоре они расстались окончательно.

Личная неустроенность и трагедия Ахматовой пришлись на время крутой ломки социальных отношений в стране, когда "семнадцатый октябрь, как листья на ветру, сметал людские жизни." И с этого времени глобальные исторические катаклизмы, которые довелось пережить России за последу - ющие 50 лет ( гражданская война и красный террор первых лет революции, репрессии 1937 года. Великая Отечественная война и оголтелое проявление культаличности в послевоен - ное десятилетие), всегда завязывались в трагический узел с событиями ее личной жизни и творчества, едва не уничтожив ее. Но Ахматова выстояла, оставаясь сама собой и в долгих гонениях, и в недолгой прижизненной славе.

Тогда, в 1917 годуу она отчетливо поняла, что с революци­ей привычное и дорогое прошлое уходитбезвозвратно и на - ступает другая, неведомая и чуждая ей жизнь:

Меня, как реку, Суровая эпоха повернула. Мне подменили жизнь, В другое русло, Мимо другого потекла она, И я своих не знаю берегов.

Но Ахматова не уехала из России (как не уехал А. Блок и многие другие), чтобы честно пережить вместе с родиной все, что выпадет на ее долю.

Почти все ее прежнее литературное окружение и друзья оказались в эмиграции, слали ей письма и звали за границу, Среди них был близкий ей художник Б. Анреп (ему посвя - щены десятки стихотворений в сборниках "Белая стая" и "Подорожник", 1921), уехавший в Англию еще в 1916 году и настойчиво приглашавший Ахматову приехать туда.

Ему и было адресовано знаменитое стихотворение Ах­матовой 1917 года "Мне голос был. Он звал утешно...", в котором утешному и зовущему голосу "отступника" с "ос­трова зеленого" резко, контрастно противостоит молчаливая позиция неприятия лирической героини:

Но равнодушно и спокойно Руками я замкнула слух, Чтоб этой речью недостойной Не осквернился скорбный дух.

Однако это глубоко личное (по первоначальному замыслу) ахматовское стихотворение сразу же было воспринято в обществе как высокая отповедь патриота всем "бросившим землю" в трудную для нее минуту. Именно так прочитал его А. Блок, сказавший: "Ахматова права. Это недостойная роль. Уехать от русской революции - позор."

Когда же стихотворение дошло до широких кругов эмиграции, многие давние друзья Ахматовой отринули ее. считая пробольшевистски настроенной, чего, конечно, никогда не было. Она оказалась как бы между двух огней: с одной стороны, нападки эмиграции, а с другой, неприятие новой. революционной Россией, считавшей ее представителем салонной дворянской культуры.

Итогда в 1922 годуАхматова пишетрезкое, обличительное стихотворение - инвективу: 192

Не с теми я, кто бросил землю На растерзание врагам. Их грубой лести я не внемлю, Им песен я своих не дам.

Здесь она уже открыто и прямо обозначает свою непре - клонную гражданскую позицию человека, готового и в "глухом чаду пожара" на любимой родине "ни единого удара" не отклонить от себя, все принять и через все пройти вместе с ней, ибо "в оценке поздней оправдан будет каждый час."

Быт же революционных лет был нищенским, паек, вы­хлопотанный через М. Горького, скудным, печататься было трудно. В 1918 г. Ахматова вышла замуж за поэта и востоковеда В. Шилейко. Но брак был неудачным и скоро распался.

А в августе 1921 года был расстрелян по ложному обви - нению в принадлежности к контрреволюционному заговору (которого, как теперь выяснилось, и не существовало) Н. Гу­милев. Так была поставлена последняя, кровавая "точка" в их отношениях: О, знала ль я, когда неслась, играя, Моей любви последняя гроза. Что лучшему из юношей, рыдая, Закрою я орлиные глаза.

Но "след" от "доли кровавой" отца протянулся затем в 30-е годы к сыну Льву, что стало причиной его длительных репрессий и ссылок, через которые вместе с ним прошла и мать - Анна Ахматова.

В атмосфере нигилистического отрицания традиций русской классики в 20-е годы (которые она восприняла трагически: "все расхищено, предано, продано") и бурного развития новых направлений в поэзии тех лет (лефовцы, имажинисты, конструктивисты, "кузнецы", пролеткультовцы) лирика Анны Ахматовой оказалась на время невостребо­ванной пришедшим молодым массовым читателем, чему во многом способствовало отношение к ней критики в то время.

Она стала поэтом-изгоем, которому "всюду клевета сопутствовала". Ее называли "мещанской поэтессой" и относили ее стихи к "поэзии русского империализма" (критик А. Волков), считали представителем враждебного революции акмеизма и противопоставляли ее и Бальмонта Пушкину и Некрасову (газета "Литературный Ленинград"). А в статье "По литературным водоразделам" критик В, Перцов, глумясь над Анной Ахматовой и се стихами, писал: "...у языка современности нет общих корней с тем, на котором говорит Ахматова, новые живыелюди остаются и останутся холодными и бессердечными к стенаниям женщины, запоздавшей родиться или не сумевшей вовремя умереть" (1925). Об этих годах позднее она сама вспоминала так:

И писали в почтенных газетах, Что мой дар несравненный угас.

Но дар ее не угас. В автобиографической заметке 1965 г. она специально подчеркивала: "Я не переставала писать стихи".

Другое дело, что после вышедшей в 1921 г. пятой книги "Anna Domini МСМХХ1" ("В лето Господне 1921") новый ее поэтический сборник "Из шести книг" появился только в 1940 г., т.е. через 19 лет.

Анна Ахматова продолжала писать на протяжении и 20-х, и 30-х годов, но ее стихи лишь изредка появлялись на страницах журналов либо вовсе не печатались по цен­зурным соображениям, а большая их часть вообще не могла быть тогда обнародована и сжигалась, уничтожалась .самим автором после прочтения немногим близким друзьям. В своих "Записках об Анне Ахматовой" ее подруга, писательница Л. Чуковская рассказывает: "Это был обряд: руки, спички, пепельница, - обряд прекрасный и горестный".

Как сейчас хорошо известно, 30-е годы были отмечены в истории нашей страны жестокими беззакониями, арестами и казнями невинных людей, объявлявшихся "врагами народа". "Время былоапокалипсическое.Беда ходила за всеми нами", - писала впоследствии Ахматова в своих воспоминаниях об О. Мандельштаме.

В жизнь самой Анны Ахматовой эти страшные годы тоже вошли огромной бедой: был арестован в 1935 г. по ложному обвинению, приговорен сначала к расстрелу, а затем сослан в Сибирь ее сын- Лев Гумилев. Тогда же был арестован ее третий муж, профессор-искусствовед Н. Н. Лунин. 17 месяцев провела тогда Ахматова в тюремных очередях, ожидая страшного приговора:

Семнадцать месяцев кричу, Зову тебя домой, Кидалась в ноги палачу, Ты сын и ужас мой.

Ей и на самом деле пришлось "кинуться" в ноги "кровавой кукле палача", когда среди обвинений, предъявленных Ль^у Гумилеву, было и такое: "матьякобы подговаривала его убить Жданова - мстить за расстрелянного отца". "Вот тогда Ахматова и написала письмо Сталину, чтобы мужественно отвести от себя и сына эту страшную клевету, грозившую ему смертью: "Все мы живем для будущего, и я не хочу, чтобы на мне осталось такое грязное пятно".

Как ни странно, письмо возымело свое действие: Лев Гумилев был на время выпущен (но снова арестован в 1938 г., сослан в Туруханский край, откуда добровольцем ушел на фронт в 1944 г.).

А рядом гибли ее друзья и близкие друзей, гибли многие ее соотечественники:

И гибель выла у дверей, И ухал черный сад, как филин, И город, смертно обессилен, Был Трои в этот час древней.

В 1934 г. на ее глазах был арестован О. Мандельштам, она ездила к нему в 1936 г. в Воронеж, куда он был сослан. Одновременно с ее сыном в тюрьме находился другой сын Н. Гумилева (от актрисы О. Высотской), и обе матери вместе ходили с передачами в тюремные очереди:

Ты спроси у моих современниц, Каторжанок, "стопятниц", пленниц, И тебе порасскажем мы, Как в беспамятном жили страхе, Как растили детей для плахи, Для застенка и для тюрьмы.

Ахматова и сама со дня на день - и Так многие годы - тоже ждала ареста, ибо ее уже давно "окружили невидимым тыном Крепко слаженной слежки своей". Л. Чуковская вспоминает, что "в те годы Анна Андреевна жила, заворо­женная застенком, требующая отсебя и других неотступной памяти о нем, презирающая тех, кто вел себя так, будто его и нету":

Кто над мертвым со мной не плачет, Кто не знает, что совесть значит И зачем существует она.

Высокое чувство моральной ответственности перед своими современниками как поэта и гражданина помогло ей и дало силы подняться над личным горем и выразить всю трагедийную катастрофичность своей эпохи. И хотя порой она писала, что ей "петь не хочется под звон тюремных ключей", в "этом ужасе" пыток, ссылок и казней, но именно в то время она начала писать свой "Реквием", ставший памятником всем жертвам рапрессий и ее гражданским подвигом.

Цикл стихотворений, составивших затем своеобразную поэму "Реквием", создавался в 1935 - 1940 гг. Долгое время стихи существовали только в памяти автора и нескольких ее ближайших друзей. Так, из "Записок" Л. Чуковской нам известно, что Ахматова приходила к ней и читала эти стихи в 1938 г., когда та узнала о смерти своего мужа в тюрьме, а потом тут же их уничтожила. Борису Пастернаку она прочитала VII - ю главу "Приговор", а Осипу Мандельштаму - "Уводили тебя на рассвете", стихи, относящиеся в "Реквиеме" к-аресту Н. Лунина в 1935 г.

Только в конце 1962 г. Ахматова решилась перенести весь текст поэмы на бумагу и передала для публикации в журнал "Новый мир". Но даже тогда "Реквием" не смог увидеть свет в России. Он был впервые опубликован в 1963 г. за рубежом. А у нас он был полностью напечатан в 1987 г. в журналах "Октябрь" и "Нова".

Поэма -Ахматовой имеет сложное строение. Ей пред­шествует эпиграф, который был взят из стихотворения самой Ахматовой 1961 Года, когда она готовила текст к печати:

Нет, и не под чуждым небосводом, И не под защитой чуждых крыл, - Я была тогда с моим народом, Там, где мой народ, к несчастью, был.

А народ, главным образом женщины (как объясняется далее в необычном прологе, написанном прозой и названном подчеркнуто "Вместо предисловия), в том числе и сама Ахматова, был тогда, в "страшные годы ежовщины", в тюремных очередях. Однажды, "опознав" в этих очередях, ее спросили, может ли она все описать, и она ответила: "Могу."

Им, своим "невольным подругам... тех осатанелых лет", и шлет Ахматова "прощальный привет" в "Посвящении" к поэме, создавая которую, она выполняет данное им обещание и свой гражданский, человеческий долг перед памятью погибших и перед судом потомков.

Далее, во "Вступлении" Ахматова дает лаконичную, но удивительно точную картину всеобщей народной беды, обрушившейся на страну по воле державного палача:

И безвинная корчилась Русь Под кровавыми сапогами И под шинами черных марусь.

В следующих за "Вступлением" основных частях поэмы автор (с предельной реалистической подчеркнутостью деталей. имеющих, однако, и характер символических обобщений) воссоздает саму трагическую атмосферу того времени, названного ею всего единственным, но таким емким в своем метафорическом значении словом - "Ночь". Его страшные приметы - это и Кресты, одна из многих тюрем в Ленинграде ("сколько там неповинных жизней кончается"), и "бледный от страха управдом" (за спиной которого- "верх шапки голубой" того, кто пришел на рассвете за арестованным), и "громыхание черных марусь" (то есть машин черного цвета, перевозивших тогда арестованных), и "лютый холод" в тюремных очередях у "красных ослепших стен", и свидание "за тюремными затворами" со "словами последних утешений", и "сына страшные глаза - окаменелое страданье", и целые "осужденных полки", и "короткая песня разлуки", которую "паровозные пели гудки".

И на этом катастрофическом фоне времени, "когда погребают эпоху" (по' словам самой Ахматовой), на высокой трагедийной ноте звучит голос лирической героини поэмы. "Я" автора воспринимается здесь как обобщенный голос всех женщин России, охваченных страхом за детей и мужей, ужасом общей беды в те памятные годы. Не случайно Ахма - това использует в поэме форму крестьянского погребального плача как выражения всеобщей печали:

Уводили тебя на рассвете, За тобой, как на выносе, шла, 

В темной горнице плакали дети, У божницы свеча оплыла.

Воздействие русской классической традиции в исполь­зовании фольклора здесь несомненно: вспомним, к примеру, Некрасова с его поэмой "Мороз, Красный Нос" (плач Дарьи по умершему мужу).

А говоря о собственном горе (неотделимом от горя на­родного) и вспоминая невосполнимую личную потерю в прошлом (расстрел Н. Гумилева), Ахматова прибегает к стилю и ритму колыбельной (за которой для нее встают кар - тины недавней мирной семейной жизни), что по контрасту подчеркивает всю боль ее теперешнего одиночества и си­ротства: Тихо льется тихий Дон, Желтый месяц входит в дом.

Муж в могиле, сын в тюрьме, Помолитесь обо мне.

Народным апокалипсическим верованиям соответст­вует и трижды повторенный в поэме образ звезды как не - бесного знамения кровавой беды: "звезда смерти" - "звезда Полярная" над енисейской ссылкой - "огромная звезда", которая "скорой гибелью грозит".

Так входит в ахматовский "Реквием", по-разному варь­ируясь, сквозная тема насильственной и неотвратимой смерти, которую несли тогда за собой народу "37 - и и другие годы". То это "смертельная тоска", то "смертельный пот на челе", то могила и "кадильный звон", то сердце, из которого "с болью жизнь... вынут", то казнь, то палач. Ахматова с потрясающей силой показала в поэме весь антигумани­стический смысл сталинских репрессий и созданного тогда режима всеобщего преследования, при котором "не разо­брать... кто зверь, кто человек."

Лирической героине, 17 месяцев выстоявшей в тюрем­ных очередях и услышавшей смертельный приговор сыну, кажется, что это не она, а кто - то другой страдает ("Я бы так не могла"). Происходит как бы отчуждение личности от самой себя, ибо нечеловечески велико ее и всеобщее потрясение неотвратимостью совершающегося ужаса.

Отсюда мотив подкрадывающегося к человеку в подоб­ной губительной атмосфере безумия и бреда ("Уже безумие крылом души накрыло половину"), тоже не выдуманного .автором, а буквально почерпнутого из близкого, реального мира действительности тех лет ("На ее глазах, - пишет Л, Чуковская, - любимая подруга детства Валерия Сергеевна Срезневская сошла с ума 22 ноября 1940 г., подарив ей перед этим томик "Божественной комедии" с надписью "Милой Ане на пороге ада. В. С.").

И тогда даже смерть кажется человеку "простой и чудной", ибо нет сил жить в этом "ужасе". В одной из главок поэмы лирическая героиня, обращаясь "К смерти", просит ее : "Я жду тебя - мне очень трудно."

Мотив прямого обращения яли столкновения героя со смертью давно известен в русском фольклоре, где он служит цели испытания героя на стойкость и мужество. И хотя лирическая героиня поэмы зовет смерть, говоря: "Мне все равно теперь", но она, как и тысячи других матерей, раскрывается в своем горе не только как беспомощная, страдающая, но и как сильная женщина.

В главе X, названной "Распятие", чтобы еще более усилить трагедийное и вместе с тем мужественное звучание темы женщины, теряющей единственного сына (что подчеркивает эпиграф: "Не рыдай Мене, Мати, во гробе зрящи... "), Ахматова использует известный библейский эпизод смерти Иисуса Христа на глазах его матери, которая предстает здесь как изваяние скорби, сиротства, гордыни и мужества:

А туда, где молча Мать стояла, Так никто взглянуть и не посмел.

Образы Богородицы, церковной символики Распятия возникают здесь не случайно: они выступают как знаки вы - сокой трагедии, всеобщего народного ощущения безмерности и безвинности страдания.

Поэтому и "Эпилог" поэмы, перекликаясь в этом с "Посвящением" и "Вступлением" (что дает основание говорить о кольцевой композиции произведения), вновь возвращает нас к теме общенародного горя и муки всей "безвинной Руси". Ахматова рисует в 1-й части "Эпилога" как бы собирательный портрет всех скорбящих женщин, у которых "опадаютлица". из- под век "выглядывает страх", "страдание 

... на щеках", "локоны из пепельных и черных серебряными делаются вдруг", "улыбка вянет на губах", "в смешке ... дрожит испуг". Воистину, это уже не лица, а некие лики святых мучениц.

Лирическая героиня Ахматовой чувствует свою с ними кровную связь и как женщина-мать, и как поэт- гражданин: "Я вижу, я слышу, я чувствую вас." Ее устами в поэме действительно "кричит" от боли вся мать-Россия, ибо Ахматова сумела сквозь собственные страдания осознать и запечатлеть в "Реквиеме" целую трагическую эпоху в жизни страны: Это было, когда улыбался Только мертвый, спокойствию рад, И ненужным привеском болтался Возле тюрем своих Ленинград.

"Вот эта память о широком мире, это чувство эпохи и придает такую мощь лирическим стихам больших поэтов, делаетэти стихи напряженными, способными увлечь, покорить читателя," - писала еще в 1940 г. критик И. Гринберг в журнале "Литературный современник", защищая Ахматову от обвинений в "камерности" ее стихов.

Вполне оправданным оказывается и введение автором поэмы во 2-ю часть "Эпилога" традиционной для русской классической поэзии темы памятника. Но если Пушкин в свой "жестокий век восславил... свободу и милость к падшим призывал", а потому верил, что к нему " не зарастет народная тропа", тоАхматовой веестрашный векзажимают "измучен - ный рот, которым кричит стомильонный народ." Однако и она, подобно Пушкину, все же надеется на память потомков ("Пустьтакжеони поминаютменя в канун моего погребального дня"), верит в то, что ей, разделившей все беды со своим народом, "когда -нибудь в этой стране воздвигнуть задумают памятник".

Давая "согласяе на это ... торжество", Ахматова ставит одно существенное условие: памятник ей должен быть воздвигнут только у тюремных стен, где ей, как и всем, "не открыли засов", на берегу родной Невы:

И пусть с неподвижных и бронзовых век, Как слезы, струится подтаявший снег, И голубь тюремный пусть гулит вдали, И тихо идут по Неве корабли.

Так по-новому переосмысливаются и наполняются иным, трагическим содержанием тема и образы пушкинского "Памятника" в "Реквиеме" Ахматовой.-Автор его - поэт и человек, ощутивший высокое чувство морального долга перед своим временем, осознавший в полной мере силу и власть поэзии даже над правителями-палачами и не по­боявшийся использовать эту силу и эту власть слова. Такое понимание искусства всегда было свойственно русской классике с еесоциальной, гражданской устремленностью.

Оценить по достоинству это величайшее произведение русской подцензурной поэзии XX века, несмотря на то, что при своем создании оно было известно немногим и надолго легло даже не "в стол", а только "в память" автора, сумели еще современники Ахматовой, ее близкие друзья. Среди них, как было уже сказано, Б, Пастернак, который, прослушав главу "Приговор", сказал автору: "Теперь и умереть не страшно."

А Тамара Григорьевна Габбе (член "маршаковской редакции" Детгиза, разгромленной в 1937 году, драматурги фольклорист), слушавшая .отрывки из поэмы из уст самой Ахматовой, сказала ей тогда же: "Простите меня, Анна Андреевна, но даже i ы, создавшая Это, даже вы не знаете, как оно нужно. Потому что вы не были Там - к великому всеобщему счастью... А я помню себя Там, и помню лица и ночи... Если бы они, Там, могли себе представить, что Это есть... Но они уже никогда не узнают."

В своих "Воспоминаниях об О. Мандельштаме" Ахматова писала: "Когда я прочла Осипу мое стихотворение "Уводили тебя на рассвете... " (1935), он сказал; "Благодарю вас."

Наряду с такими известными сегодня произведениями, как книги А. Солженицына, Ю. Домбровского, В. Шаламова, А. Дудинцева, Л. Чуковской, лирическая поэма Ахматовой - достойный и высокий памятник всем тем, кто жил, кто страдал и погиб в ту страшную эпоху сталинского безвре­менья. Она может быть уподоблена "молитвы пречистому слову" во имя всех пострадавших тогда:

И я молюсь не о себе одной, А обо всех, кто там стоял со мною.

Это еще и плач, скорбный и высокий, выдержанный в духе народных плачей, - прощальный, но не прощающий, а взывающий к отмщению, как плач "великой в своем страдании "пророчицы Кассандры - любимой античной героини Ахматовой. Как не вспомнить здесь замечательные слова об Анне Ахматовой, сказанные еще в 1916 году Мариной Цветаевой: "О муза плача, прекраснейшая из муз1"

В 1940 году в связи с выходом ее сборника "Из шести книг" Ахматова была, наконец, принята в Союз писателей, хотя предпринимались попытки помешать и этому с помощью звонков "сверху". Но прием все же состоялся. Известный поэт и переводчик М. Лозинский при этом точно и кратко сказал, что стихи Ахматовой "будут жить, пока существует русский язык." А Б. Пастернак в своей рецензии на ее сборник, которая тогда напечатана не была, писал: "Наряду с нотой национальной гордости, отличительной чертой Ахматовой мы назовем ее художественный реализм как главное и постоянное ее отличие."

Великая Отечественная война Анну Ахматову з.астала в Ленинграде. Поэтесса Ольга Берггольц, вспоминая ее в начальные месяцы ленинградской блокады, пишет: "С ли - цом, замкнутым в суровости и гневности, с противогазом через плечо, она несла дежурство как рядовой боец противопожарной обороны. Она шила мешки для песка, которыми обкладывали траншеи-убежища в саду того же Фонтанного дома, под кленом, воспетым ею в "Поэме без героя"... "

В годы войны Ахматова писала стихи высокого патри- отическогозвучания, которые составили цикл"Ветервойны" (вошедший затем в последний прижизненный ее сборник "Бег времени" 1965 года). Некоторые из них она читала по ленинградскому радио в самом начале войны: "Важно с девочками простились", "Первый дальнобойный в Ленин­граде", "Птицы смерти в зените стоят" и др.

В июле 1941 г. именно по радио голос Ахматовой произнес ее знаменитую "Клятву":

И та, что сегодня прощается с милым, - Пусть боль свою в силу она переплавит. Мы детям клянемся, клянемся могилам, Что нас покориться никто не заставит!

Состоящее всего из одного четверостишия, это стихо­творение, тем не менее, стало "своеобразной отграненной до алмазной твердости формулой воодушевленного, гневного, воинствующего патриотизма" (по меткому замечанию поэта Д. Самойлова), объединившеготогда в великом противосто­янии врагу весь народ. Потому и говорит здесь Ахматова от имени "мы", обращаясь к будущему ("детям") и прошлому ("могилам").

Осенью 1941 г. тяжело больная Анна Ахматова была вывезена на самолете из осажденного Ленинграда в Москву. Затем вместе с Л. Чуковской оказалась ненадолго в Чистополе (куда приехала через 2 месяца после гибели Марины Цветаевой), а потом была эвакуирована поездом в Ташкент. В дневнике Л. Чуковской тех лет есть примечательная запись о том, как они с Ахматовой встретили в пути 5 ноября 1941г. эшелон с немцами Поволжья: "Говорят, они уже больше ме - сяца в пути и их никакой город не принимает. На станциях, на перронах, вповалку женщины, дети, узлы. Глаза, глаза... Когда Анна Андреевна глядит на этих детей и женщин, ее лицо становится чем-то похожим на их лица. Крестьянка, беженка... Глядя на них, она замолкает." Не тогда ли были написаны те горькие строчки о детях, датированные 1941 годом, которые так и остались в ее черновиках:

И все, кого сердце мое не забудет, Но кого нигде почему-то нет, И страшные дети, которых не будет, Которым не будет двадцать лет, А было восемь, а девять было, А было... Довольно, не мучь себя.

В Ташкенте, перенеся тяжелую и долгую болезнь, она продолжила в своем творчестве тему войны. В своих стихах ("Постучись кулачком, - я открою", "А вы, моя друзья последнего призыва", "Статуя "Ночь" в Летнем саду") она мысленно устремлялась в родной осажденный город, к его защитникам и жертвам блокады, стремясь вселить в них своим высоким словом стойкость и силу сопротивления врагу. "Мужество" - так не случайно называлось одно из лучших ее произведений военных лет, по своему духу и строгой, чеканной форме родственное ее стихам периода революции и гражданской войныы

Как и "Клятва", оно написано от имени "мы", от лица коллективного героя: "Мы знаем, что ныне лежит на весах". Этот герой - все русские люди, которым "не страшно под пулями мертвыми лечь", ибо, как верит автор, "мужество нас не покинет". Ведь только общее сопротивление и стойкость -залогсвободы всликойстраны и великогонарода, носителя "великого русского слова", "свободного и чистого".

Здесь явно ощутима прямая 'перекличка Ахматовой с Тургеневым, для которого русское сЛово, русский язык, "могучий, правдивый и свободный", тоже всегда был синонимом величия русского народа, самого его существо - вания на земле: И мы сохраним тебя, русская речь, - Великое русское слово. Свободным и чистым тебя пронесем, И внукам дадим, и от плена спасем Навеки!

Именно в военные годы Ахматова раскрылась как гражданский поэт. Она в полной мере заговорила от имени народа и получила его признание. В ее поэзии слились вое - дино и женское, материнское начало, и мужество, честность, и сострадание, и страдание.

В 1944 г. Ахматова вернулась в разоренный войной Ленинград ("О горе мне1 Они тебя сожгли... О, встреча, что разлуки тяжелее... "), где и приветствовала "День Победы, нежный и туманный... "

Послевоенные победные годы не принесли ей, однако, ни радости, ни славы, ни успокоения, ни возвращения близких. Сын, добровольно ушедший на фронт из ГУЛАГа, снова ока - зался в заточении, муж умер в 1953 г. в лагере под Воркутой.

А в 1946 г. последовали печально знаменитое Поста­новление ЦК ВКП(б) "О журналах "Звезда" и "Ленинград" и выступление Жданова, в которых перечеркивалось все творчество ленинградских писателей Ахматовой и Зощенко. Анна Ахматова была названа тогда носительницей "салонной буржуазной культуры", "одним из поэтов безыдейного реакционного литературного болота", ее клеймили во всех печатных изданиях, на всех собраниях, как это было тогда принято.

Е6 перестали совсем печатать, жить приходилось почти без средств, одними переводами. Удивительно провидческими оказались слова из стихотворения О.Мандельштама 1917 г., посвященного Анне Ахматовой:

Когда - иибудь в столице шалой На диком празднике у борега Нены Пол звуки омерзительного бала Сорвут платок с прекрасной головы.

Вспомнив о них б 50-е годы, Ахматова сказала: "Это странное, отчасти сбывшееся предсказание."

Не было своего дома, и Ахматова скиталась по квартирам друзой, многими отвергнутая и забытая, официально гонимая и преследуемая "клеветой глухой":

Неуклонно, тупо и жестоко И неодолимо, как гранит, От Либаны до Владивостока Грозная анафема гудит.

Но она не сдалась, полагая, что "лирический поэт обязан быть мужчиной." С гневом и гордостью Ахматова писала в те годы стихи, обращаясь к своим гонителям, "этим любителям пыток, знатокам в производстве сирот":

Осквернили пречистое слово, Растоптали священный глаюл, Чтоб с сиделками тридцать седьмого Мыла я окровавленный пол. Разлучили с единственным сыном, В казематах пытали друзей...

Иксе- таки узнают голос мой, И все-таки ему опять поверят.

Восемь лет, вплоть до 1953 г., до смерти Сталина, Ахматова жила буквально под дамокловым мечом "гибели всерьез."

Но и в эти страшные годы "удушья" (по ее собственным словам) Ахматова продолжала свой нелегкий труд поэта, завершив дело многих лет жизни - "Поэму без героя". Создаются стихи, составившие ее "Седьмую книгу", куда вошли цикл "Тайны ремесла" с традиционной для русской поэзии темой поэта и Поэзии, образами музы и читателя в их неповторимом ахматовском толковании и осмыслении ("Наше священное ремесло существует тысячи лет...", "Как и жить мне с этой обузой, а еще называют Музой...", "По мне, в стихах все должно быть некстати, не так, как у людей..."), лирика ташкентского и послевоенного периодов, цикл "Венок мертвым", посвященный памяти ее литературных друзей (И.Анненского и М.Булгакова, В.Пильняка и О.Мандельштама,

М.Цветаевой, Б.Пастернака и М.Зощенко), "Северныеэлегии" и лирические миниатюры о Царском Селе и Петербурге. Особое место в- "Седьмой книге" занимает стихотворение 1961 г. "Родная земля".

Вновь лирический герой - "мы", т.е. народ с его таким внешне обыденным и привычным отношением к земле не как к "обетованному раю", о котором сочиняют "стихи навзрыд", клянясь публично в патриотической любви. Образ земли воссоздан Ахматовой словно бы в буквальном его значении и смысле:

Да, для нас это грязь на калошах, Да, для нас это хруст на зубах, И мы мелем, и месим, и крошим, Тот ни в чем не замешанный прах.

Но Анна Ахматова придала этому образу широкий философский смысл, подчеркнув его и заглавием произве - дения (не просто "земля", а "родная земля"), и эпиграфом из своего стихотворения 1922 г. ("И в мире нет людей бесслезней, надменнее и проще нас"), которые несут мысль о внешне сдержанном, но внутренне глубоко присущем русскому народу чувстве патриотизма, глубокой неразрывной его связи с родной землей. На ней он живет трудной жизнью ("хворая, бедствуя, немотствуя"), на ней же желает умереть, несмотря ни на что, ибо составляет с ней единое целое:

Но ложимся в нее и становимся ею, Потому и зовем так свободно - своею.

В таком понимании чувства единения с родиной Ахматова опять-таки идет в русле русской поэтической традиции Пушкина, Лермонтова, Блока, Некрасова. Читая ахматовскую "Родную землю", не случайно вспоминаешь строчки из стихотворения ее современника и друга А.Блока "Россия":

Россия, нищая Россия 1 Мне избы серые твои, Твои мне песни ветровые,- Как слезы первые любви!

Наконец, в 1958 г., после долгого перерыва вышел сборник ее стихотворений. Этот факт сама Ахматова назвала "прорывом блокады". Она говорила в то время: "Поэту ничего нельзя дать, и у поэта ничего нельзя отнять, Уж у меня так отнимали! Всем государством. И ниччго не отняли. " И писала " несколько ранее, в пору "удушения" в стихах с удивительной уверенностью о своем грядущем признании и бессмертии своего таланта: Забудут! Вот чем удивили. Меня забывали сто раз, Сто раз я лежала в могиле, Где, может быть, я и сейчас. А Муза и глохла, и слепла, В земле истлевала зерном, Чтоб после, как Феникс из пепла, В тумане восстать голубом.

Недолгаяяприжизненная слава пришла к Анне Ахматовой только в последние годы, но сразу же приобрела мировое звучание. В 1964 г. в Италии за ее поэтический подвиг и переводы ей была вручена международная поэтическая премия "Этна Таормина". А за научные работы о Пушкине (которым она занималась, наччная с 30-х годов, когда ее поэзию не печатали), высокооцененные всеми пушкинистами, она была удостоена в 1965 г. почетной степени доктора литературы Оксфордского университета.

Воистину, "в России надобно жить долго" поэту, чтобы обрести заслуженное признание при жизни, восстановив попранную справедливость. Анна Ахматова умерла в возрасте цочти 77 лет, в 1966 г., в Москве. Похоронена на кладбище в Комарове, под Петербургом.

И она по праву заняла свое особое место в блистательном ряду русских поэтов послеблоковской России, в ряду великих своих современников: Маяковского, Пастернака, Есенина, Цветаевой, Гумилева, Мандельштама.

Рекомендуемая литература

1. Добии Е. Поэзия Анны Ахматовой. - Л., 1968.

2. Жирмунский В. М. Творчество Анны Ахматовой. - Л.,1973. 

3. Павловский А. И. Анна Ахматова: Жизнь и творчество. -М., 1991.