Развитие ЧЕЛОВЕКА И ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА на фундаменте ТРУДА как главного источника обществен­ного богатства охватывает ДВА ГЛАВНЫХ ПЕРИОДА (ДВЕ ЧАСТИ ПЕРВОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПОЛОСЫ): во-первых, развитие в рамках естественноисторической необходимо­сти, но без частной собственности и эксплуатации чело­века человеком, без антагонизмов; и, во-вторых, разви­тие в рамках естественноисторической необходимости, но при частной собственности и эксплуатации, при наличии социальных антагонизмов. Для обществоведов XIX столе­тия, изучавших тогдашний капитализм, чем дальше, тем становилось яснее, что назревает глубочайший перелом как в производстве, так и в самых различных сферах общественной жизни. В чем состояла суть этого прибли­жавшегося перелома? Сохранявшийся на протяжении всей предшествующей истории относительно невысокий уровень производительных сил делал человечество, столь зависимым от материального производства, от его спо­собности удовлетворить элементарные естественные и исторические потребности ЧЕЛОВЕКА, что всякий раз конечной целью прогресса (в каких бы общественных формах он ни совершался) оставалось совершенствова­ние самого материального производства, умножение его овеществленных производительных сил. Однако мощный .скачок в развитии производства, достигнутый капитализ­мом в результате ПРОМЫШЛЕННОЙ РЕВОЛЮЦИИ, из­менял ситуацию, делал возможным переход человека к качественно новой полосе истории.

Теперь человечество могло обрести большую «свобо­ду» от своих биологических потребностей, уже удовлет­воряемых существующим уровнем производства, т. е. большую «свободу» от естественной необходимости при компенсации этого сдвига ростом его подчиненности «очеловеченным» историческим потребностям и истори­ческой необходимости, что и означало переход к такой полосе истории,- где общество, уже не испытывая прежней зависимости от материального производства, может сделать целью прогресса не развитие материального производства для умножения капитала, т. е. овеществ­ленного мертвого ТРУДА, а «производство основного капитала, причем этим основным капиталом является сам человек» {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. II. С. 221), развитие его собственных физических и духовных сил. Иначе говоря, при достижении .этого рубежа в результа­те описанного перелома менялась суть и общий харак­тер общественного прогресса.

Рассматриваемый исторический перелом мог произой­ти и обязательно должен был наступить не в силу чьего-то субъективного желания, а из-за естественноисторичес-кого развития капитализма, из-за назревшего СКАЧКА в материальном производстве, в самой сути созидания общественного богатства и его размеров. Смысл этого необходимого и назревавшего с неизбежностью перело­ма - в развитии НАУКИ и ТЕХНИКИ, подстегнутых ПРОМЫШЛЕННОЙ РЕВОЛЮЦИЕЙ и особенно уже зарож­давшейся НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИЕЙ. Имен­но она должна была составить основу перехода от ТРУ­ДА к РАЗУМУ (НАУКЕ) как главному доминирующему источнику общественных богатств. Уже в XIX в. понима­ли: приближаются и другие качественные перемены.

Во-первых, как только ТРУД в своей непосредствен­ной форме станет утрачивать роль главного источника общественных богатств, уступая эту роль НАУКЕ, начнут исчезать главные условия рыночной экономики, со всей силой проявится тормозящая роль частной собственнос­ти, толкая к ее «снятию» и устранению связанных с ней эксплуатации и гнета, а также общественных катаклизмов и взрывов. «Как только меновая стоимость перестает составлять предел для материального производства и его предел будет определяться его отношением к целостно­му развитию индивида, то отпадет вся эта история с ее судорогами и страданиями» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. II. С. 123). Здесь, как и в других высказыва­ниях, видно: Маркс предполагал, что исчерпание возмож­ностей рыночной экономики и конец капитализма в силу его внутренних антагонизмов совпадут по времени, а потому на смену рыночной экономике капитализма при­дет нерыночный социализм, а позже бестоварный комму­низм.

Уловив эту суть изменения хода истории, Маркс и Энгельс сразу же постарались, с одной стороны, перевести освоенное на политический язык, а с другой - углубить теоретическое осмысление грядущего перелома. в своих широко известных работах «Манифест Коммуни­стической партии», «Критика Готской программы», «Капи­тал» и «Анти-Дюринг» они наметили пути использования складывавшейся ситуации в интересах рабочего класса, трудящегося большинства. Что же касается более глубо­кого обоснования уже сделанных политических прогнозов и социально-экономических выводов, то основные аргу­менты были наиболее полно изложены К. Марксом в «Экономических рукописях», которые не были известны революционным лидерам и широкой общественности.

Во-вторых, как только РАЗУМ (НАУКА как непосред­ственная производительная сила) выдвигается на пере­дний план в качестве главного источника богатств в глав­ной материальной сфере человеческой жизнедеятельнос­ти, неизбежны глубокие перемены во всех аспектах об­щественной роли СОЗНАНИЯ, РАЗУМА, НАУКИ. Чем дальше, тем становилось очевиднее (особенно ясно это проявилось в XX в.), что в ходе общественной эволюции не только в далеком прошлом, rio и в наше время та или иная страна (пусть в силу своих причин) может оказаться на обочине развития человечества, т. е. в стороне от общей линии, общей оси общественного про­гресса и пойти по пути создания невиданной и непред­сказанной общественно-экономической и социально-поли­тической системы, выпадающей из общей логики разви­тия, ломающей эту логику, ставящей ее под сомнение.

Более того, по мере развития общественных противо­речий и коллизий обнаруживалось, что именно огромная и все возрастающая роль СОЗНАНИЯ, ОБЩЕСТВЕННЫХ ИДЕЙ, а вместе с тем сознательно-организующих дей­ствий политических властей и спонтанных действий масс при переходе от вторичной к третичной формации (от классового к послеклассовому обществу) приводит к тому, что люди, как отмечал Карл Маркс, обретают способ­ность быть не только актерами, но и настоящими авторами собственной драмы - человеческой истории. И дело здесь не только в том, что люди наконец-то выступают как сознательные творцы своего прогрессив­ного развития. Гораздо важнее другое: возникает злове­щая опасность того, что в результате манипуляций и заблуждений, общественных психозов, а также непред­виденных по своим роковым последствиям организован­ных действий может быть прямо погублена вся человеческая цивилизация (в случае ракетно-ядерного конфлик­та, взрыва ряда атомных электростанций и т. п.) или могут быть постепенно разрушены сами основы суще­ствования человеческой цивилизации (гибель естествен­ных условий обитания, разрушение озонового защитного слоя, уничтожение механизмов естественноисторического прогресса), в силу чего человечество или его определен­ная часть, страна, нация, народ может оказаться на исторической обочине, в социально-экономическом тупи­ке или даже в исторической нише, выйти из которых и вернуться на путь прогресса будет или очень трудно или даже невозможно.

Как же развивалась история в XX столетии? Уже в начале века стало ясно, что Марксово предпо­ложение об одновременном исчерпании возможностей рыночной экономики и крушении капитализма не подтвер­ждается жизнью: капитализм стал рушиться раньше, чем исчерпала себя рыночная экономика. (Именно с этого несовпадения начались беды России.) Обнаружилось, что развитие материального производства в разных странах и целых регионах - неодинаково и совершается нерав­номерно, причем близость капитализма к рассматривае­мому перелому везде своя и совсем не совпадает с остротой социальных антагонизмов, делающих сохране­ние эксплуататорского общества уже невозможным. В начале века Россия, капиталистически не высокоразви­тая евразийская страна, оказалась средоточием конфлик­тов, страной революционных взрывов. С победой в Ок­тябре 1917 г. рабоче-крестьянской революции перед вла­стью встал вопрос реализации обещанного. И тут резко разошлось то, чему учил марксизм - устранять частную собственность, рынок и деньги, создавать бестоварный социализм - с тем, что диктовала ситуация: увязать социалистический идеал с еще длительным сохранением рыночной экономики.

Есть все основания считать, что Маркс не исключал возможности подобного развития событий. Будучи сторон­ником одновременной и повсеместной коммунистической революции, он, видимо, не исключал того, что ко време­ни такого всемирного революционного переворота ряд государств или даже регионов окажется не готовым для непосредственного перехода к коммунистическим принци­пам общественной организации, а потому здесь придет­ся на какое-то время сохранить рыночную экономику («зряшное отрицание» неизжитого отвергалось). Скорее

всего для такой ситуации и учитывая важность стоимос­тных измерений для составления планов пропорциональ­ного развития экономики и в этих странах, К. Маркс считал, что «при сохранении общественного производства определение стоимости остается господствующим в том смысле, что регулирование рабочего времени и распре­деление труда между различными группами производств, наконец, охватывающая все это бухгалтерия становится важнее, чем когда бы то ни было было» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25. Ч. II. С. 421).

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: положение, согласно которому после уничтожения капи­тализма «определение стоимости остается господствую­щим», противоречит выводу, рассматривающему капита­лизм как «последнюю ступень развития стоимостного отношения и основанного на стоимости производства». Автором обоих положений является К. Маркс. Думаю, что для объяснения этого противоречия нужно учитывать следующее: эти, казалось бы, взаимоисключающие по­ложения совместимы, если признать, что тезис о капита­лизме как последней ступени -развития стоимостного от­ношения и вытекающая отсюда концепция нерыночного социализма выражают генеральную линию исторического развития капитализма до своих высших ступеней, исчер­пывающих рыночную экономику, и его преобразования в нерыночный социализм, а тезис об общественном произ­водстве, сменяющем капитализм, но где определение стоимости остается господствующим, относится к формам обобществленного производства, где еще не исчерпаны возможности рыночной экономики и нужен рыночный социализм.

Эти мысли о рыночном социализме оказались провид­ческими: независимо от К. Маркса В. Ленин после Крон­штадтских событий 1921 г. провозглашает переход к нэпу, пишет, что суть социализма в товарообмене с крестьян­ством, т. е. признает рыночность социализма, что быстро выводит страну из кризиса, обеспечивает быстрый рост производства. Но И. Сталин свернул нэп и тем, как предвидел К. Маркс, вывел страну на бездорожье, сде­лал ее пленницей «казарменного коммунизма». Посколь­ку созданная Сталиным мобилизационная экономика ос­тавляла производителям материальных благ меньше сто­имости их рабочей силы, то это сделало невозможным настоящую рыночную экономику при социализме и, по­дорвав стимулы ТРУДА, привело к тому, что теперь «никто так не умеет работать, как не умеем мы». Это предопределило фиаско «реального социализма».

Поэтому, если говорить о судьбах Отечества в широ­кой исторической ретроспективе, то основные беды на­шего социализма не в его утопизме, а прежде всего в историческом забегании. Очевидно, что наше общество ни в 1917 г., ни в 30-е гг., да и сейчас еще не дошло до указанной Марксом разделительной грани - перехо­да от ТРУДА к НАУКЕ как непосредственной производи­тельной силе, главному созидателю общественного богат­ства, а значит, социалистические эксперименты были преждевременными, возможности же рыночной экономи­ки у нас все еще не исчерпаны. Что из этого следует? То, что мы должны возвратиться к рыночной экономике, а не к дикому капитализму. Этого не поняли ни горба­чевские перестройщики, ни либеральные реформаторы! Как те, так и другие, обещая вывести общество из кри­зиса, так и не поняли, куда идти, и завели страну в тупик. Ведь «никто не заходит так далеко, как те, кто не знает, куда идет».

Вовсе не утопизм социализма, как это утверждают его враги, а историческое забегание в продвижении к нему сначала в России, потом в Китае и Вьетнаме и других странах, где не созрело ни объективные, ни субъектив­ные предпосылки для «введения социализма» (о чем по отношению к России на протяжении всего 1917 г. гово­рил и писал В. Ленин), стало первопричиной драматичес­кого послеоктябрьского развития России и других стран, оказавшихся в подобном положении в XX в. Их беды не опровергли, а подтвердили мысли Маркса и Энгельса о том, что любая страна, где частная собственность и рынок не изживают себя, а насильственно и преждевременно упраздняются, вовсе не становится на путь к социализ­му, а уходит от него, становится пленницей «казармен­ного коммунизма», где внешние атрибуты социализма лишь прикрывают повсеместное отрицание личности че­ловека. Казарменный псевдосоциализм - устройство, возникающее вне общей логики истории, но с необходи­мостью и даже неизбежностью там, где желание социа­лизма расходится с его возможностью, но предприни­маются попытки его введения средствами насилия и принуждения. В результате возникает административно организованное устройство, несущее «новые» - государ­ственно-бюрократические формы - формы эксплуатации и гнета, низводящие личность до выдрессированной рабочей силы, «винтика» бюрократической машины. По­добный псевдосоциализм обречен! Он должен был пасть и он пал во всех странах, не сумевших вовремя восста­новить еще не изжитую рыночную экономику, ее принци­пы хозяйствования и весьма необходимые здесь меха­низмы устойчивого экономического роста и соответству­ющие политические структуры.

Естественно, что приверженцы капитализма, как зару­бежные, так и отечественные, стали изображать проис­шедшее в качестве свидетельства неосуществимости социализма, как доказательство того, что капитализм - единственная историческая перспектива, единственный выбор современной человеческой цивилизации.

Пожалуй, самым радикальным выводом из событий конца XX в., событий, связанных с крушением двухпо­люсного мира, исчезновением СССР как одной из двух супердержав столетия и разрушением «реального социа­лизма» (казарменного псевдосоциализма или левого то­талитаризма) в СССР и других европейских странах, стал вывод о наступающем КОНЦЕ ИСТОРИИ. Ошеломляю­щим этот вывод стал потому, что он был сделан уже в 1989 г., т. е. тогда, когда только разворачивалось кру­шение двухполюсного мира и контуры будущего еще даже не проступали, но особенно потому, что этот вы­вод сделал не падкий на сенсации журналист, а серьез­ный исследователь Ф. Фукуяма, заместитель директора отдела политического планирования госдепартамента США, являвшийся в прошлом исследователем всемирно мзве-стной Рэнд Корпорейшн.

Смысл вывода таков: «То, чему мы, вероятно, явля­емся свидетелями, не означает просто конец холодной войны или завершение конкретного периода послевоен­ной истории: но конец истории как таковой, т.е. конеч­ную точку идеологической эволюции человечества и уни­версализации западной либеральной демократии как пос­ледней формы управления в человеческом обществе. Это не означает, что в дальнейшем не будет событий, попа­дающих на страницы ежегодных обзоров «Форин Аф-ферз» по международным отношениям, так как победа либерализма была одержана, в первую очередь, в сфере идей или сознания и до сих пор не окончательна в реальном или материальном мире. Тем не менее суще­ствуют серьезные причины считать, что это идеал, кото­рый в перспективе будет править материальным миром.

Видя «конец истории» в «универсализации западной либеральной демократии» как последней формы управле­ния в человеческом обществе», думая, что «это идеал, который в перспективе будет править материальным ми­ром», Ф. Фукуяма не считает себя оригинальным в при­знании такой философии истории и ее исхода. «Представ­ление о конце истории, - отмечает он, - не является оригинальным. Наиболее известным его пропагандистом был Карл Маркс, который полагал, что ход историческо­го развития является целенаправленным, определяется взаимодействием материальных сил и завершится лишь с достижением коммунистической утопии, что окончатель­но разрешит все существующие противоречия. Однако концепция истории как диалектического процесса с нача­лом, серединой и концом была заимствована Марксом у его великого немецкого предшественника Георга Виль­гельма Фридриха Гегеля». Далее. Ф. Фу­куяма пишет о том, что Маркс заслонил своими взгляда­ми правильные взгляды Гегеля, которые уже в 30-х гг. восстанавливал в своих парижских семинарах А. Кожев, блестящий русский эмигрант, который «стремился воскре­сить Гегеля» - автора «Феноменологии духа». И далее. «В поражении Прусской монархии, которое ей нанес Наполеон при Йене, Гегель видел победу идеалов Фран­цузской революции, неминуемую универсализацию госу­дарства, основывающегося на принципах свободы и равенства. Кожев, далекий от отрицания Гегеля (как это сделал Г. Маркузе) в свете бурных событий последую­щих полутора веков настаивал на его принципиальной правоте».

Оставим оценку взглядов Гегеля до другого случая Если же говорить о Марксе, то нетрудно видеть, что и Ф. Фукуяма знает их не по первоисточникам, а через призму фальсификаторов, через очки «сталинской пяти-членки», позволяющей изображать Маркса и сторонником телеологического «целенаправленного» развития истории и приверженцем завершения истории коммунизмом. Од­нако в действительности Маркс никогда не стоял на позициях «йонца истории», хотя и считал, что коммунизм - последняя общественно-экономическая формация. Как же так? А так: до тех пор, пока ТРУД 6 его непос­редственной форме является главным источником обще­ственного богатства, до тех пор перевороты в ТРУДЕ, в СПОСОБЕ ПРОИЗВОДСТВА, а соответственно - смена общественно-экономических формаций - основной пока­затель прогресса, основа периодизации истории. Но как только ТРУД уступает эту свою доминирующую роль НАУКЕ как непосредственной производительной силе, история вовсе не заканчивается, отнюдь не наступает «конец истории», как утверждает Ф. Фукуяма. Нет! Исто­рия продолжает развиваться уже качественно иначе: ее прогресс и ее периодизация уже связаны не с перево­ротами в ТРУДЕ, в СПОСОБЕ ПРОИЗВОДСТВА, а с ру­бежами развития НАУКИ. Кстати, этот перелом и есть пе­релом в переходе от индустриального общества к постин­дустриальному (технотронному, информационному и т, п.) обществу, рубеж перехода к концу рыночной экономики со всеми его общественными последствиями.

История до сих пор развивалась так, что человече­ство XX в. оказалось разделенным на ряд «исторических рукавов» общественного прогресса: один - это «запад­ный мир», представленный в первую очередь современ­ным капитализмом', второй - социалистический (Китай, Вьетнам и др.) и третий - посткоммунистическкий (Рос­сия, страны СНГ, государства Восточной Европы), пыта­ющиеся поставить себе на службу рынок, рыночную экономику, взирая на «западный мир» - мир успешно развивающейся рыночной экономики и плюралистической демократии. Будет правильно рассмотреть современный ход истории, его перспективы с учетом этих «историчес­ких рукавов» и под углом зрения перехода к НАУКЕ как непосредственной производительной силе, доминирующей в создании общественных богатств. Естественно, что первым столкнулся с комплексом возникающих здесь проблем более развитый, более «продвинутый» по пути умножения и-качественного изменения производительных сил «западный мир», представленный нынешним капита­лизмом.

Капитализм перед закатом рыночной экономики. Жизнь свидетельствует: возникающие проблемы не сра­зу осознаются обществом. И все же после Второй миро­вой войны философы, историки и экономисты дружно стали говорить о вступлении в новую, постиндустриаль­ную эпоху. Сорок лет назад книга Алви Тоффлера «Столкновение с будущим» поразила читателей потому, что она точно выразила тревоживший всех приход чего-то ново­го. Как грибы после дождя стали множиться школы пост­индустриализма, так как «мало кто верил, что дальней­ший прогресс означает продолжение промышленного развития» (Кипаг К. Progress und Industrialism. Berlin, 1959). Общественная мысль обогатилась новыми наиме­нованиями грядущего общества как общества «информа­ционного» (А. Тоффлер), «технотронного» (3. Бжезинский), «научно-рационалистического» (Ю. Хабермас), «технико-информационного» (Дж. Мартин, Т. Сувер) и т. д.

Однако за этим многообразием наименований чаще всего скрывалось отсутствие научной характеристики новой эры, ее существа. Скорее всего, творцы этих названий просто не понимали того, что основная причи­на, обусловившая наступление новой полосы истории - изменение главного источника созидания общественного богатства: переход этой роли от ТРУДА в непосредствен­ной форме к РАЗУМУ, к НАУКЕ как непосредственной производительной силе. В тогдашнем мире было только два ученых, разобравшихся в сути происходящего. Это был А. Тойнби, назвавший происходящее «эфиреализа-цией» - производится все больше и все с меньшими затратами. А вторым был советский ученый венгерского происхождения - Е. Варга, выдвинувший свой знамени­тый парадокс («парадокс Варги»), согласно которому сумма цен фактически становится выше суммы стоимо­стей, даже если сохраняется золотая валюта (см.: Варга Е. Очерки по проблемам политэкономии социализма. М., 1965. С. 190). По моему мнению, этот парадокс подда­ется разумному объяснению только в том случае, если принять в расчет тот перелом, который вносит в разви­тие общественного производства смена ТРУДА РАЗУМОМ (НАУКОЙ как непосредственной производительной силой) в качестве главного созидателя общественного богатства. Именно этот начавшийся перелом существенно активизи­ровал практиков и теоретиков. Не менее важно и дру­гое: этот перелом стимулировал поиск замены трудовой теории стоимости, чем и стала теория предельной полез­ности Л. Канторовича и В. Новожилова.

Хочется подчеркнуть, что отмеченные принципиальные сдвиги в теории и практике обнаружили себя уже тогда, когда рассматриваемый перелом только начинался и еще далеко не достиг своей кульминации, которая, бесспор­но, изменит все стороны общественной жизни и приве­дет к тому, что действительно наступит «конец истории», но более «скромно», чем у Ф. Фукуямы, ибо это будет конец либерализма и благословляемой им рыночной эко­номики.

Первый удар колокола, звонящего по рыночной эко­номике, связанный с книгой А. Тоффлера «Столкновение с будущим», отметил конец индустриализма - наиболее адекватного фундамента рыночной экономики, но и вто­рой удар колокола не заставил себя ждать. Это случи­лось тогда, когда мир, называвший себя «социалистичес­ким», в своих наиболее развитых странах тоже подошел к исчерпанию индустриализма. Книга называлась: «Циви­лизация на распутье. Взаимосвязи научно-технической ре­волюции с обществом и человеком» (1969). Написан­ная коллективом чехословацких ученых, руководимых Р. Рихтой, монография так оценивала начинавшийся пе­релом: «Научно-техническая революция, имеющая харак­тер объективного, всемирного и универсального процес­са, исторически закономерно приводит к утверждению на Земле коммунистического общества. Переход этот совер­шается не стихийно, не механически, а диалектически. Нет силы в мире, которая могла бы остановить неумоли­мый ход научно-технической революции со всеми обус­ловленными ею социальными и политическими последстви­ями. Роковой вопрос, однако, состоит в том, сумеет ли человечество найти мирные пути разрешения катастрофи­чески опасных противоречий своего нынешнего развития или оно погибнет, упустив момент, когда еще можно направить урегулирование конфликтов по разумному рус­лу».

Прошло совсем немного времени, и снова зазвонил колокол: появилась книга Э. Фромма «Иметь или быть?», поставившая под вопрос главное достижение развитого •индустриализма - «общество массового потребления». Само это общество - свидетельство не утопизма, а реальности будущего, где «общественные богатства по­льются полным потоком». Но в условиях рыночной эко­номики, соединенной с частной собственностью, т. е. при капитализме, оно - колыбель новых разочарований и катаклизмов. «С началом промышленного прогресса, - говорится в книге, - замены энергии животного и чело­века механической, а затем ядерной энергией вплоть до замены человеческого разума электронной машиной мы чувствовали, что находимся на пути к неограниченному производству, и, следовательно, к неограниченному по­треблению; что техника сделала нас всемогущими, а наука - всезнающими. Предполагалось, что богатство и комфорт в итоге принесут всем безграничное счастье... Нужно наглядно представить себе всю грандиозность Больших Надежд, поразительные материальные и духов­ные достижения индустриального века, чтобы понять, какую травму наносит людям в наши дни сознание того, что эти Большие Надежды не оправдались.., что

- Неограниченное удовлетворение всех желаний не способствует благоденствию, оно не может быть путем к счастью или даже получению максимума удовольствия.

- Мечте о том, чтобы быть независимыми хозяевами собственных жизней, пришел конец, когда мы стали со­знавать, что стали винтиками бюрократической машины и нашими мыслями, чувствами и вкусами манипулируют правительство, индустрия и находящиеся под ее контро­лем средства массовой информации.

- Экономический прогресс коснулся лишь ограничен­ного числа богатых наций, пропасть между богатыми и бедными нациями все увеличивается.

- Сам технический прогресс создал опасность для окружающей среды и угрозу ядерной войны, каждая из которых в отдельности - или обе вместе - способны уничтожить всю цивилизацию и, возможно, вообще жизнь на Земле» (Фромм Э. Иметь или быть? М., 1990. С. 9-10).

Но жизнь безостановочно шла вперед: НАУКА все больше и больше становилась непосредственной произ­водительной силой, обостряя самые разные социальные проблемы, и они не остались вне внимания.

В 1995 г. раздался еще один удар колокола, 'возве­щающего о закате рыночной экономики. В США появил­ся бестселлер И. Ставинского «Капитализм сегодня и капитализм завтра». Президент Клинтон поблагодарил автора за труд, рекомендующий усиливать социальную политику. Но смысл книги в другом. Называя капитализм «самой передовой экономической системой», автор пишет, что в ее недрах зреет самоотрицание: уже сегодня из-за роботизации и автоматизации эта «передовая система» все больше погружается в неразрешимые противоречия, единственный выход из которых, по мнению автора, в замене частного капитала общественным и государствен-йым управлением, ибо «невидимая рука» рынка уже сегодня не справляется со своими регулирующими зада­чами, а завтра будет совсем плохо*.

Заглядывая в завтрашний день, И. Ставинский пишет, что дальнейшее внедрение в производство НАУКИ как непосредственной производительной силы приведет к тому, что из-за быстрой роботизации и автоматизации производительность ТРУДА возрастет в 30-40 раз, а ког­да материальные блага «польются столь обильным пото-ком», их избыток выбросит на улицы новые миллионы трудящихся, что резко сократит емкость внутреннего рынка. Это требует от общества уже не «невидимой руки» рынка, не рыночной экономики, а общественно-сознатель­ного управления обобществляемым капиталом.

Э. Чепоров, корреспондент «Литературной газеты», задал экономисту вопрос: как же это получается - мы идем к капитализму, а вы, Запад, - к социализму? На что экономист ответил в том духе, что дуракам закон не пмсан. Обиженный корреспондент спросил в отместку: не добивается ли И. Ставинский создания в США Госплана? Собеседник ответил: «Госплан пытался планировать все производство через денежные фонды, отпускаемые каж­дому предприятию. Госплан приветствовал стоимостное перевыполнение плана, которое нередко выливалось в производство товаров, не удовлетворявших запросы об­щества или попросту ему ненужных. Общественный ка­питал (который, по мнению И. Ставинского, должен заме­нить частный капитал) планирует производство предметов потребления и средств труда не в стоимостной, а в на­туральной форме». Почему? В чем суть дела?

На переживаемой ныне фазе уже постиндустриально­го развития капитализма, на сегодняшнем этапе научно-технической революции, внедрения ее достижений в машинное производство ситуация в сфере производства и обмена такова. Благодаря дальнейшему развитию средств труда, характеризующему этап роботизации и автоматизации производства, когда не только определен-•ный способ ТРУДА оказывается перенесенным с рабоче­го на капитал в форме машины, но когда уже и часть исконных функций человека как регулировщика и контро­лера роботизирОванного производства тоже оказывается перенесенной на кибернетические устройства, процесс созидания общественного богатства складывается так, что он оказывается еще менее зависимым и от рабочего времени и от количества затрачиваемого человеком ТРУ­ДА и в еще большей мере. чем раньше оказывается определяемым: во-первых, мощью тех агентов, которые приводятся в движение на автоматизированном производ­стве, т. е. сложностью роботов и эффективностью систе­мы автоматов; во-вторых, качеством кибернетических устройств, их способностью не только управлять процес­сом производства, контролировать его, но и перестраи­вать его гибкие системы о соответствии с изменениями условий производства и реализации, а также способнос­тью совершенствовать свои программы.

Вот здесь и оказывается: чем могущественнее агенты автоматизированного и кибернизированного, роботизиро-ванного производства, вовлеченные в созидание обще­ственного богатства, чем большая часть контроля и уп­равления подобным производством обслуживается не человеком, а кибернетическими машинами, неуклонно сокращая время насыщения рынка и общества данным видом товара, продукции, тем более дорогими и сложны­ми оказываются используемые ОРУДИЯ и СРЕДСТВА ПРОИЗВОДСТВА (средства ТРУДА, управления и контро­лирующие механизмы, обеспечивающие то, что продук­ция «льется все более полным потоком»). Но вместе с усложнением и резким УДОРОЖАНИЕМ каждой новой коренной модернизации требуется и все более длитель­ное функционирование такого производственного комплек­са, чтобы окупиться и принести нужную прибыль.

Здесь-то и обнаруживается неразрешимое для рынка противоречие: возрастающая закономерно необходиглость длительного функционирования каждого нового производ­ственного комплекса, диктуемая во имя того, чтобы «не­видимая рука» рынка могла обеспечить воспроизводстаен-ный цикл - окупить расходы и создать прибыль - упирается во все более короткое время, требующееся для того, чтобы автоматизация и роботизированное производ­ство полностью насытили рынок своей продукцией и началось ее перепроизводство. В результате с каждым рывком научно-технической революции ситуация все бо­лее настойчиво требует, считает И. Ставинский, замены частного капитала общественным, а рыночного управле­ния государственно-плановым.

По ходу изложения своего понимания надвигающего­ся заката рыночной экономики автор описывает ход им вымышленного совета предпринимателей, собравшихся в условиях, когда кризис перепроизводства стал перманен­тным. На совете выступает предприниматель, в уста которого И. Ставинский вложил свою концепцию. Он призывает приостановить производство тех видов пред­метов потребления, которыми рынок уже насыщен, и раз­делить ежегодную прибыль между всеми владельцами ка­питалов, независимо от того, функционируют они в этом году или нет. Капиталисты получат прибыль согласно размерам их капиталов. А это - своеобразное обобще­ствление капиталов, свидетельствующее: рыночная эко­номика уже сходит со сцены.

Судьбы других «исторических рукавов» прогресса. Как говорилось выше, бывшим странам «реального социализ­ма» история предписала восстановление не уже изжито­го капитализма, а еще не исчерпанной рыночной эконо­мики. Именно таким путем - наиболее безболезненным и эффективным, как показывает успешный опыт Китая и Вьетнама, - удачно исчерпывается роль ТРУДА и при­ближается время НАУКИ как главного созидателя обще­ственных богатств (см. об этом: Бутенко А. П. Рыноч­ная экономика и рыночный социализм в свете опыта СССР, России и Китая. М., 1996).

Что же касается тех стран «реального социализма» (в том числе и России), которые вместо возобновления рыночной экономики .пошли вспять - к капитализму, то им предстоит пережить все трагические последствия своего ошибочного выбора. Враги трудящихся еще раз порадуются своей негаданной удаче. «И в желтых окнах засмеются, что этих нищих провели» {А. Блок). Еще бы: разве не смешно брать за образец тот прототип экономи­ческого развития, который уже изжил себя, разве не нелепо затянувшуюся агонию принимать за всплеск бод­рости?