Часто данные отношения вытекают из приемов, используемых судебными представителями, например во время вопросов ,задаваемых адвокатами свидетелям.

Приемы, посредством которых достигается опровержение или ослабление свидетельского показания, очень различны. Нападение на свидетелей противника с этой целью начинается во время допроса, для ведения которого в интересах стороны требуется немало навыка и умения. Эта часть судебного состязания была чрезвычайно серьезной и в античном процессе, вследствие чего уже и там установился ряд правил для свидетельского допроса. Если, читаем мы в учебнике Квинтиллиана, свидетель вреден противнику, не следует спрашивать его сразу о главных пунктах, но постепенно как бы вынудить его. рассказать все то, что полезно для допрашивающего. (Точно так же и современные процессуалисты указывают на опасность слишком определенного и скорого допроса свидетелей, которое вызывает подозрение в его подготовленности.) Если на суд являются свидетели незнатные, то следует ссылаться, - продолжает Квинтиллиан, - на ничтожность их показаний; если они знатны,-на насилие над убеждением суда (это правило утратило свое значение с исчезновением следственного процесса и формальной оценки доказательств). Далее Квинтиллиан указывает, что оратор должен знать свойства свидетелей, уметь застращать робкого, обмануть глупого, раздражить гневного; в этих правилах для современного судебного деятеля сохраняет свою силу лишь основное положение-приспособление допроса к индивидуальным особенностям свидетеля. Об употреблявшихся прежде средствах: обмане, застращивании и т. п. согласно с приведенными выше указаниями на порядок допроса не может быть и речи. Наконец, по мнению Квинтиллиана, если свидетель противника отличается умом и характером, следует спрашивать его коротко и не давать поводов к напрасному раздражению, чтобы не вызвать желания повредить допрашивающему. То же самое говорят и современные писатели, рекомендующие вообще не нападать на свидетелей противника сразу, не выяснив их отношения к делу, чтобы не рассердить и не возбудить желания повредить обвиняемому. Большая осторожность рекомендуется также при допросе своих свидетелей, чтобы предложение лишних вопросов не сбило и не запутало их показаний в ущерб для дела и не лишило бы стороны поддержки вызванного ею же свидетеля.

Трудно было бы перечислить исчерпывающим образом все основания, которые проводятся на практике для того, чтобы поколебать или уничтожить силу свидетельских показаний. Поводы, представляющиеся для этого, могут быть по обстоятельствам конкретного случая иногда самыми неожиданными и отыскание их и пользование ими зависит от личных качеств и способностей оратора; однако возможно указать некоторые способы, к которым часто прибегают судебные ораторы.

Весьма часто употребляется нападение на личность свидетеля, доказываются его нравственные или умственные недостатки, не дозволяющие давать веру его словам. По нашим законам нападение на личность свидетеля ограничено требованием, чтобы ему не ставились вопросы, уличающие его лично в совершении какого-либо преступного деяния ,на такие вопросы он может отказаться отвечать, и обязанностью не употреблять в речах оскорбительных для чьей-либо личности выражений. Что касается того, насколько допустимо нападение на личность свидетеля, выставление на вид его семейной обстановки, порочности,-это определяется общими соображениями согласно с вышесказанным о характеристиках . Закон обязывает свидетеля не уклоняться от ответов, влекущих за собою обнаружение противоречий и несообразностей в его показаниях .Свидетель не может отказаться и от дачи показаний о несправедливых действиях, хотя бы и могущих повлечь для него невыгодные последствия (дисциплинарная ответственность для служащих): личный престиж и самолюбие без сомнения должны отступать на второй план перед задачами юстиции, но и стороны имеют право затрагивать только те свойства личности, которые связаны с процессом, делают показания сомнительными. «Один свидетель... 3., например,-заметил Н. П. Карабчевский в речи по делу Палем,-удостоверял, что Палем была с ним в связи... опросом г-на 3. между прочим выяснилось, что по делу одной особы в Одессе, искавшей содержание на ребенка, он являлся как свидетель защиты... показанием г-на 3. невинность девушки сведена с пьедестала. Товарищ его выиграл дело». Здесь как бы намекается на то, что показания подобного рода составляют в некотором роде специальность свидетеля, чем и подрывается доверие к ним судей; такое дискредитирование свидетеля можно признать связанным с делом. Если свидетель пользуется хорошей репутацией и правдивость его представляется для судей несомненной, то прямое нападение считается невыгодным, и удар наносится, если это необходимо, косвенно, т. е., не пытаясь порочить личных качеств свидетеля, сторона указывает, что в данном случае на его показание все-таки нельзя положиться. Например: «Вообще относительно Малера я вот что замечу: я нисколько не сомневаюсь в его добросовестности, но несколько разных промахов относительно времени,

Под «вышесказанным» автор имеет в виду следующее положение его книги, к сожалению, не вошедшее в настоящий сборник, касающееся «тех границ, в которых дозволительно в целях правосудия проникать в частную жизнь человека и выставлять перед всеми ее неприглядные или глубоко интимные стороны... Очевидно, что... обременение дела не идущими к нему, хотя бы и пикантными подробностями, может запутать присяжных, заслонить для них нечто действительно существенное и важное в деле и натолкнуть на неверное решение. Средства устранить эти недостатки не могут быть указаны теоретически подробным развитием определения обстоятельств, относящихся к делу. Мне кажется, что наиболее верный путь здесь-совместная работа судей и сторон, установление некоторых обычных норм допустимого и желательного, разумное отношение к требованиям действительности, тактичность и вежливость к участвующим в процессе»,* когда он вышел из больницы, доказывают, что память его далеко не надежна. Кроме того, Малер, по моему мнению, человек увлекающийся и до того подчиненный авторитету лица, которому он служил.., что это подчинение превратилось в культ... Очевидно, что при таком розовом взгляде... г. Малер естественно должен был придти к предположению, что все, что ни есть у Ландсберга, принадлежит ему...». Показание свидетеля здесь опровергается, несмотря на отсутствие у него личных расчетов, оратор доказывает, что он не мог именно в данном случае показать правду по исключительным обстоятельствам и особенностям его характера.

Наряду с личностью свидетеля должны быть поставлены и мотивы его деятельности, т. е. основания, которые побуждают его высказаться в ту или другую сторону. Вероятность этих побуждений в значительной степени поддерживается характеристикой свидетеля. Единственный мотив, который может быть признан в свидетеле, - это желание содействовать правосудию, исполнить гражданскую обязанность вне всяких личных соображений. Затем, каковы бы ни были побуждения свидетеля, раз они заставляют его смотреть на дело с предубеждением - показание в большей или меньшей мере делается сомнительным.* В этом отношении самые благородные и извинительные побуждения (сожаление, благодарность, дружеские и родственные отношения) стоят почти наравне с себялюбивыми или злостными. В процессе о гибели «Владимира» участвовала в качестве свидетельницы мать одного из утонувших. Ее глубокое горе, объясняющее желание отыскать и наказать виновника смерти сына, дало возможность защитнику одного из подсудимых настаивать на исключении данного ею показания, «...показание этой свидетельницы, -сказал он, -никогда не забудется нами, но в основу судебного приговора оно не ляжет. Эта свидетельница знает и помнит только одно-сын погиб! Пройдем же мимо этого показания с той глубокой, но молчаливой скорбью, которой оно заслуживает» **. Различие побуждений, заставляющих свидетелей давать пристрастные показания, налагает, однако, на опровергающую сторону обязанность большей осторожности, она должна оттенять качество мотива, указать на его естественность, извинительность.

Известный русский юрист Фридман, указывая на опасность судебных ошибок при доказательстве преступления уликами, при необдуманном пользовании ими, говорит: «Улики-немые свидетели, часто случается, что их языка не понимают. Ни одно доказательство не опасно так для невинного обвиняемого, потому что против него редко находится другое». Судебному представителю необходимо по этим причинам тщательно разобрать все улики и взвесить выводы и заключения, допускаемые каждой из них, чтобы быть в состоянии внимательно следить за противником и отмечать всякую неточность, произвольность и односторонность в его разборе. Напряжение умственных способностей, по замечанию Ортлова, достигает при обсуждении улик высокой степени, и именно в умелом проведении доказательства посредством улик и верной оценки улик, проводимых противником, высказывается талант оратора. При обсуждении улик особенно часто приходится иметь дело с ошибками и вольными и невольными увлечениями противника, вследствие чего остроумию, проницательности и находчивости оратора здесь предоставляется обширное поле.

Для придания значения улики какому-либо факту или действию человека нужно, чтобы было установлено несомненно, что преступление действительно совершено, иначе улики не могут послужить основанием для вывода о виновности лица в деянии, которое само еще представляется недостаточно исследованным и объясненным. Необходимо, чтобы судебный представитель стоял на твердой почве, т. е. чтобы обстоятельства, на которые он ссылается, как на улики, были доказаны и проверены, чтобы не было сомнения, что они произошли именно так, как передается в речи; кроме того, относительно этих обстоятельств должна быть достаточная вероятность связи между ними и доказываемыми действиями подсудимого, чтобы они сближались не произвольно. Английский судья, замечает Фридман, не примет в соображение улики, пока существует возможность сделать из нее другое допустимое заключение; - только улики, прошедшие через горнило строгого анализа, могут быть приняты во внимание и положены в основание внутреннего убеждения судей.

Значение каждого обстоятельства, служащего уликой, не должно быть превышаемо. Заинтересованная сторона и старается, обыкновенно, доказать, что вывод противника является слишком смелым обобщением из сомнительных данных, или что они вполне допускают другой вывод, противоположный сделанному.

В настоящее время общепризнана бесплодность попыток дать указания, какие обстоятельства могут считаться уликами, заранее наметить значение в деле той или другой улики и установить на этом основании их разделение. Но по практическим соображениям, в видах удобства расположения материала, возможно сохранить деление улик на-предшествующие преступному деянию, совпадающие с ним и, наконец, последующие. К предшествующим уликам, обыкновенно, относятся: прежняя жизнь подсудимого, его привычки и т. п.; к совпадающим со временем совершения преступления уликам принадлежат: нахождение на месте преступления, кровь на платье, оружие и т. д.; и к последующим, например, приготовление к бегству, сокрытие следов преступления, похищенных вещей. Это распределение улик может оказать услугу судебному оратору при оценке их в речи, помогая избежать спутанности и немотивированных переходов при представлении доказательств.