© 1997 г. Т.И. Заславская, академик РАН

Вряд ли можно сказать, что российская общественность достаточно глубоко осознала суть той хозяйственной системы, которую называют социально ориентированной рыночной экономикой. В то же время мировой опыт позволяет увидеть вполне определенное содержание данного понятия.

Возникшее в послевоенной Европе понятие "социально ориентированной" (или же просто "социальной") экономики прошло серьезную историческую проверку в практике североевропейских стран и Германии и к настоящему времени стало научным термином, обозначающим вполне определенное явление. Поэтому значение данного понятия вряд ли имеет смысл дискутировать. Однако в содержательном плане этот термин не очень удачен, поскольку он, по крайней мере латентно, противопоставляет социально ориентированную экономику - экономике, не имеющей определенной социальной ориентации. Тем самым затушевывается тот факт, что в силу социальности экономических отношений любая экономическая система имеет соответствующую социальную составляющую и любые экономические реформы влекут за собой соответствующие социальные преобразования. Это значит, что реформирование экономики объективно представляет собой целостную социально-экономическую деятельность, оба компонента которой нерасторжимо связаны друг с другом.

Отсюда следуют два вывода. Во-первых, что ожидаемые и реальные результаты экономических реформ должны оцениваться на основе не только экономических, но и социальных критериев. Во-вторых, что понятие социальной политики государства не может и не должно сводиться к социальному обеспечению и социальной защите слабых групп населения. Не менее, а возможно и более важным элементом этой политики служит социальный аспект (социальная составляющая) приватизационной, финансовой, налоговой, инвестиционной, таможенной, ценовой и иной собственно экономической политики.

К сожалению, при проектировании и осуществлении экономических преобразований 90-х годов это обстоятельство было проигнорировано. Если о социальном аспекте реформ вспоминали, что случалось достаточно редко, то только в контексте вероятных социальных последствий экономических перемен. Между тем с неменьшим основанием следовало обсуждать и вероятные экономические последствия проводимых социальных преобразований. Надо ли удивляться, что накопление негативных социальных результатов реформ стало бомбой замедленного действия, грозящей взорвать национальную экономику.

Но вернусь к понятию "социально ориентированной экономики". Из сказанного видно, что с формальной точки зрения оно столь же бессодержательно и тавтологично, как понятие "мокрой воды". Реальным же критерием типологизации национальных экономик служит не наличие или отсутствие социальных ориентаций, а их качественная направленность. Главный вопрос заключается в том, на какие элементы социальной структуры "работает" та или иная экономика, укреплению каких классов, слоев и групп она содействует, развитие каких элементов общества затрудняет. Реальный же исторический опыт претворения рассматриваемого понятия в жизнь приводит к выводу, что оно означает скорее не просто "социально", а именно "демократически" ориентированную экономику, т. е. относится к хозяйственным системам, обеспечивающим удовлетворение интересов массовых слоев общества, являющихся основными субъектами экономической жизни.

Развивая далее эту мысль, замечу, что теоретически возможны три "чистых типа" социальной ориентации экономической политики, которые можно условно назвать охлократическим, демократическим и олигархическим. Примерами ориентации первого типа, направленной на низшие слои общества, может служить практика военного коммунизма, в частности, организации и деятельности комбедов, а позже -коллективизации сельского хозяйства, опиравшейся на поддержку беднейших крестьян при явном ущемлении интересов середняков и безжалостной ликвидации "кулаков". Названные примеры показывают тупиковый характер ориентации экономической политики на низшие слои общества, выражаемой лозунгом "кто был ничем, тот станет всем". Дело в том, что энергичные и дееспособные люди ни при каких обстоятельствах не остаются "ничем", большинство из них так или иначе утверждается в жизни, пусть не в верхних, идаже не в "верхних средних" слоях, но все же в .слоях, профессионально состоявшихся. Те же, кто не проявил себя профессионально, нравственно, человечно, обычно оказываются не в состоянии и в эпоху общественных перемен внести позитивный вклад в развитие той или иной сферы жизни общества, что подтверждается нашей историей. С другой стороны, олигархическая ориентация экономики, односторонне направленная на удовлетворение интересов верхних слоев, также не перспективна, так как, усиливая общественное неравенство, она ограничивает социальную базу экономического развития и порождает разрушительные конфликты.

Наиболее плодотворной является демократическая ориентация экономики, связанная с поддержкой прежде всего средних слоев. Я имею в виду не те элементы социальной структуры России, которые могут быть уподоблены средним классам западных постиндустриальных обществ, а основную часть российского общества, не принадлежащую ни к верхним правящим и привилегированным, ни к нижним полулюмпенизированным слоям. Средние слои - когда они сформировались - обладают, с одной стороны, высоким инновационным потенциалом, а с другой, достаточной массой, позволяющей им оказывать существенное влияние на направление общественного развития, а также транслировать образцы поведения нижним слоям и в известном смысле вести их за собой. Именно здесь сосредоточивается наиболее ценный трудовой и интеллектуальный капитал общества, концентрирующий его знания, умения, квалификацию, культуру, а также энергию, волю, творчество, трудолюбие. Демократическая ориентация экономики это и есть ориентация на развитие и укрепление средних слоев, сочетающаяся с необходимой заботой и о "слабых мира сего".

В каком же отношении понятие социально (или, в моем понимании, демократически) ориентированной экономики находится к нашей реальности? Поскольку переживаемый Россией период принято считать переходным, этот вопрос надо прежде всего поставить по отношению к СССР. На мой взгляд, советская экономика не была ни рыночной, ни демократически ориентированной. Первое утверждение не требует доказательств, второе же подтверждается множеством фактов, показывающих, что советское государство рассматривало население прежде всего в качестве трудовых и военных ресурсов. Советская экономика ориентировалась не столько на интересы каких-то социальных групп и слоев, сколько на специфически понимаемые нужды государства, или "Державы", превалировавшие над интересами общества. Правда, в стране функционировала система разнообразных и достаточно надежных социальных гарантий, начиная с реального права на труд, кончая бесплатным образованием и медицинским обслуживанием. Но уровень и качество этих гарантий свидетельствовали о заботе государства не столько о людях, обладающих развитыми социальными потребностями, сколько о собственных "ресурсах".

А если уж говорить о социальной направленности советской экономической системы, то это была ориентация на правящий слой -"номенклатуру", а также составлявшие ее опору партийную и государственную бюрократию, военные и репрессивные структуры. Следствиями такой ориентации хозяйства были отчужденность большинства работников от своего труда и производительной собственности, хищническое использование общественного богатства и крайне низкая трудовая мораль. В конечном счете это вело к глубокому техническому отставанию страны, постепенному сужению возможностей роста и фактическому сокращению производства, развитию теневой экономики и другим кризисным явлениям.

К середине 1980-х гг. неспособность советской экономики отвечать на вызовы "перелома веков и тысячелетий" стала очевидной. Не только многие трудящиеся, но и часть правящего слоя все более критически относились к складывающейся ситуации и в той или иной мере осознавали необходимость реформ, способных вывести страну из кризиса. Причем решение этой объективной задачи предполагало не только преобразование огосударствленной экономики в рыночную, но и социальную переориентацию экономического механизма на интересы наиболее дееспособной, продвинутой, перспективной части интеллигенции, рабочего класса и крестьянства, из которой и формировались бы средние слои. И первое "поколение" реформаторов это в какой-то степени понимало. Его представители неоднократно выдвигали задачу создания широкого слоя мелких собственников и пытались делать реальные шаги в этом направлении. Об этом свидетельствуют принятые в конце 80-х годов законы о кооперации, аренде, малых предприятиях, фермерстве и др.

Однако не эти люди обрели реальную власть в стране. Несмотря на массовую поддержку демократических перемен, власть не реализовала имевшиеся возможности и, более того, проигнорировала задачи демократического решения экономических проблем. Проведенные реформы ориентировались в первую очередь на интересы крупного монополистического и притом полукриминального капитала, тесно сросшегося с государственными структурами. Относительно же легитим-ный, конкурентный и отделенный от государства мелкий и средний капитал в результате реформ оказался полузадушенным.

Радикальная либерализация экономики привела к существенным сдвигам в социальной структуре российского общества. В настоящее время его стратификация выглядит приблизительно так. Верхушку общества составляет обновленная олигархия, в основном сформировавшаяся на базе наиболее дееспособной либо удачливой части номенклатуры. Она обладает не меньшей властью и намного большей частью общественного богатства по сравнению с прежней номенклатурой. Согласно оценке Б.А. Березовского, знающего данный предмет не понаслышке, семь гигантских финансово-промышленных монополий владеют половиной российского капитала, а пятьдесят крупнейших корпораций сосредоточивают в своих руках почти все национальное богатство.

Следующую ступень занимает резко разросшийся и укрепивший свои позиции слой правящей бюрократии. По сравнению с СССР, абсолютная численность этого слоя выросла вдвое, а относительная (на 1000 населения) - вчетверо. Экономической базой роста его численности и благосостояния является тотальная коррупция госаппарата и правоохранительных органов, фактический коллапс правосудия.

Третье место досталось сравнительно узкому, социально гетерогенному, неустойчивому, не обладающему существенной собственностью, в основном тяготеющему к крупным городам среднему слою в западном смысле, в силу своей слабости пока еще не способному заметно влиять на общественное развитие.

Далее следует наиболее массивный слой, который я называю базовым, потому что он концентрирует примерно две трети российского общества. В результате либеральных реформ этот слой оказался еще менее обеспеченным, чем был ранее. Он так и не получил собственности, лишился в той или иной мере даже тех ограниченных социальных гарантий, которые предоставлялись ему в СССР. Дело дошло до распространения безработицы и длительных невыплат заработной платы, пенсий и пособий.

Еще ниже располагается существенно выросший, по сравнению с советским временем, нижний слой общества, представленный, теперь не только социально слабыми недееспособными группами населения, но и менее квалифицированными и/или многодетными работниками. В основном это "честные бедняки", живущие на грани нищеты или даже за этой гранью и остро нуждающиеся в защите общества. А замыкает общественную иерархию "социальное дно" или так называемый "андерслой", представляющий люмпенизированную, десоциализиро-ванную и криминализованную часть населения, утратившую связь с большинством общественных институтов и живущую по собственным законам.

На долю каждой из этих страт приходится соответственно 1% населения, 4-5; 14-17; 60-65; 9-12 и 7-9% населения. Стратификационная модель российского общества не сбалансирована и не устойчива, поскольку разрыв в положении его верхних и нижних слоев вызывающе велик, а положение наиболее массового слоя не обеспечивает не только достойного существования, но нередко и его нормального выживания. Не случайно средняя продолжительность ожидаемой жизни россиян за последнее десятилетие снизилась на 4-5 лет. Современное общественное устройство не отвечает не только демократическим, но и либеральным идеалам, поскольку вместо конкурентной и легитимной индикативно управляемой рыночной экономики в стране сложилась монополистическая, коррумпированная, не допускающая общественного контроля и в этом смысле не вполне рыночная систеа хозяйства, еще менее соответствующая требованиям времени, чем советская.

Мне кажется, что починные социальные результаты реформ^ а точнее, осуществленного правящим слоем "черного передела" власти и собственности, осознаны и оценены нами еще не полностью, их окончательный анализ еще впереди. Тем не менее достаточно ясно, что оценивать положение, поведение, намерения и интересы властвующей элиты, исходя из ее политических деклараций, было бы чрезвычайно наивно. То же самое относится к разработке научных рекомендаций властям с позиций презумпции их демократизма и искреннего стремления к счастью народа. Пора понять, что в правящем слое России демократов не только нет, но и не было, да и либералов немного. Деятельность этого слоя подчинена в первую очередь его собственным монополистическим интересам, ко всему же остальному он глух.

Сказанное прямо относится к обсуждаемому нами вопросу. Дело в том, что вопрос о переориентации экономики на интересы массовых общественных групп поднимается после того, как раздел собственности и власти в основном завершен. Причем поднимается не шахтерами или учителями (они требуют лишь возвращения украденной государством зарплаты), а представителями элиты, высшей государственной бюрократии и "присоединившимися к ним" учеными, относящимися к среднему слою. На мой взгляд, это говорит о том, что слои и группы, сумевшие завладеть командными высотами экономики и политики, опасаются социального взрыва, грозящего новым переделом ценностей, а соответственно и сменой элит. В этих условиях обсуждение путей движения к социально ориентированной экономике играет роль отвлекающего маневра.

Чтобы не допустить использования науки с этой неблаговидной целью, следует четко поставить вопрос: насколько возможна и вероятна демократическая переориентация экономики современной России? Иными словами, какова вероятность того, что новая олигархическая элита, приняв во внимание общественный интерес, согласится добровольно перевести стрелки экономического развития со своих собственных интересов на интересы "простых людей"? Я считаю, что при сложившемся распределении власти и собственности демократическая переориентация новой российской элиты нереальна. Даже если какая-то ее часть, в том числе из близкого окружения президента, поверит в необходимость демократизации экономики и попробует повернуть стрелки в эту сторону, другая, причем большая часть элиты, не позволит ей это сделать, о чем свидетельствует вся практика деятельности как правящего слоя, так и верхушки частного бизнеса.

В то же время новый силовой передел собственности и власти пока не назрел. С одной стороны, новая правящая элита еще не исчерпала своего политического и организационного потенциала, не дошла до той стадии геронтологического маразма, которая в конце концов привела к перестройке. С другой стороны, средний и базовый слои, которые в принципе могли бы проявить больше политической воли, силой заставить власть считаться с собою, хранят историческую память о гражданской войне и понимают опасность ее повторения. Значит, на деле речь может идти не о принципиальной переориентации экономики в сторону социально-демократических ценностей, а лишь о некоторых уступках трудящимся со стороны правящего слоя. Об уступках, достаточных для того, чтобы население не бастовало, не разбойничало, меньше воровало и лучше работало, но совершенно недостаточных для того, чтобы переориентировать экономический механизм на интересы среднего и базового слоев. Этот вывод только усилится, если учесть реальное состояние экономики, в частности, продолжающийся спад производства, уменьшение национального дохода, рост внешнего и внутреннего государственного долга, отток российских капиталов на Запад, кризис инвестиций, многомесячные задержки зарплаты, коррумпированность власти и массовую преступность.

В этих условиях изучение мирового опыта формирования, национальных особенностей, истории развития, сильных и слабых сторон социально ориентированных рыночных экономик для России представляет, хотя и значительный, но скорее абстрактный, а не прикладной интерес. Этот опыт играет роль светлого фона, на котором мы особенно ясно видим совершенно иные черты современного российского общества.