Еще B.C. Соловьев заметил, что задача государства вовсе не заключается в установлении рая на земле, оно ставит перед собой иную, хотя и не менее важную, задачу - предупредить возникновение ада на земле. Стремление к совершенному строю, достигаемому средствами закона, чревато многими опасностями, но ничем не ограниченное стремление к свободному совершенствованию жизни и отношений между людьми, осуществляемое под напряжением основной христианской энергии - любви, - безусловно и благодатно. Идеал царства божьего заставляет людей действовать (в пределах их призвания) для реализации христианских соборных начал жизни и преобразования всех общественных форм и отношений в духе высшей правды, т. е. ведет к христианской политике.

Последняя предполагает разделение «царства духа» от «царства кесаря», зная, что их смешение чревато опасностями «цезарепапизма или папоцезаризма». Одухотворение государства необходимо отличать.от его обожествления (как это происходило в языческих государствах и происходит в государствах атеистических). В. Соловьев писал: «У нас в России среди псевдохристианского общества явился некий ислам, но только не по отношению к Богу, а по отношению к государству». Невидимая народная сила воплотилась в виде силы государства, не выражающего какой-либо идеи и не нуждающегося ни в каком нравственном оправдании. Эта сила есть просто факт, и этого достаточно для нее.

Только в XX в. было замечено такое явление, как тоталитаризм, который был охарактеризован как наступление Нового Средневековья. Он обнаруживается, когда в человеччском сознании происходит смещение внутренних пределов, сдерживающих натиск власти. Будучи внешними по отношению к внутренней сущности человеческой личности, властные структуры стремятся детерминировать социальное поведение человека. Достигается это раличными способами, однако конечной целью власти является полное поглощение человеческой личности, включение его в систему, т. е. тенденция к тотальности.

Н.А. Бердяяв, одним из первых попытавшийсяявыделить сущность тоталитаризма, подчеркивал, что именно претензии частичного и раздельного (отдельной идеи, группы, класса, нации) на всеобщность порождают тоталитаризм. Признаками тоталитаризма являются: всепоглощающая власть, массовидность социальной системы и ее технизация, замена ччловека машиной, превращение его в винтик машины социальной.

Механическая солидарность - только трагический эквива-лент органической солидарности, но личность и общество могут и должны восприниматься не противостоящими друг другу, а растущими из одного корня - живого человеческого духа, который оживляет и организует всяческие объединения. Общество в сопоставлении с личностью не просто количество, оно является новым качеством. При этом «общество реально только в лицах».

В этой связи П. Новгородцев предупреждал, что от стремления к механической атомизации общества мысль очень часто обращается к представлению о нем как об органической субстанции. На бунт личности против общественных связей, против идеи всеединства обычно отвечают указанием на верховную суперцель, на его божественную и мистическую сущность. Этот поворот мысли крайне опасен, так как ведет к фетишизации социального и государственного единства. Здесь опять маячит тоталитаризм.

Где же почва для реального солидаризма, на которой зиждется любая социальная общность? Личность, с точки зрения Новгородцева, заключает в себе стремления, выходящие за пределы субъективного сознания и подталкивающие его к совместному («хоровому») нравственному творчеству, - это и есть путь абсолютного в истории. По выражению В. Соловьева, общество есть только дополненная или расширенная личчость, а личность - сжатое или сосредоточенное общество. Само стремление к раю на земле, составляющее сущность либеральной утопии, чревато внутренними разрушительными факторами - это прежде всего своеобразное катастрофическое мироощущение, вызванное в общественном сознании войнами, революциями и бесчисленными неудачными социальными экспериментами. Крушение утопий вызывает кризис в области мышления, что часто принимается за крушение самого мира: за большими надеждами следуют горькие разочарования.

Парламентаризм не может обеспечить подлинную демократию, а напротив, часто приводит к ее кризису. Хаотический индивидуализм либерального общества не может обеспечить длительного устойчивого состояния системы. Еще Л. Петражицкий предупреждал об опасности персонификации каких-либо социальных организаций как носительниц господствующих идей. Вера в парламент и демократические институты есть точчо такая же персонификация народной воли. Парламент - по своему существу орган диктатуры политиччских партий, течений и мнений, и в его структуре и деятельности олицетворяется главный принцип демократии-свобода выбора. Политическая свобода кажется только отрицанием, она равна отсутствию принципов, непредсказуема и не имеет определенных целей и идеалов. Парламент становится средоточчем и символом механической суммы индивидуальных и атомизированных свободных устремлений.

В демократиях все политические формы оказываются весьма кратковременными и устремленными к чему-то выходящему за пределы самой демократии. Вершителям исторических судеб начинает казаться самой себе некая часть отдельно взятого человеческого поколения, которая никак не может быть отождествлена с целым народом: ведь народ - это историческое целое, включающее в себя не только живущих, но и ушедших, а также будущие поколения. «В волю народа, в общую волю, органическую волю входят исторические предания и традиции, историческая память о поколениях, отошедших в вечность. Демократия не хочет этого знать, и поэтому она не знает воли народа, а знает лишь механическое суммирование воль ничтожной кучки современников»

Реакцией на демократический хаос часто становится коллективистический тоталитаризм, в сознании которого есть своя религиозная трагедия и обнаруживается потребность в цельном отношении к жизни. Но с точки зрения тоталитарного сознания общество есть объект для человека, детерминирующий его извне, он особый по отношению к человеку организм и особая сущность. Поэтому и коллективизм не в состоянии преодолеть глубинного отчуждения в изолированном индивиде, образуемые на его основе обособленные социальные группы - такие же изолированные индивидуальные единицы, как и отдельные индивиды, опирающиеся только на внешние и внутренние механиччские связи.

Ложь коллективизма заключается в том, что он переносит «нравственно-экзистенциальный центр, совесть человека и его способность к суждениям и оценкам из глубины человеческой личности в квазиреальность, стоящую над человеком», в фикцию коллектива, от которого должны исходить приказы и руководство. Рождение коллективизма как особой формы политического единения всегда связано с утверждением в социуме наччл авторитарности.

В процессе консолидации коллективного подсознательного возникали разные исторически конкретные формы коллективного целого, начиная от средневековой теократии и абсолютной монархии и кончая тоталитарным фашизмом. Общим для функционирования этих разнообразных форм всегда была тенденция к тотализации власти, охватывающей не только сферу материального существования общества, но и сферу духа. Тоталитаризм старых теократий выражался именно в таких поползновениях, хотя даже самое деспотическое государство древности не требовало власть над душой человека и его полного поглощения тотальностью. Неспособный обеспечить органическое единство, тоталитаризм вполне удовлетворяется и механическим, но при одном условии: оно должно быть полным и всеобъемлющим.

Политическое равновесие между состоянием свободы и тоталитаризмом неустойчиво в силу неспособности плюралистической системы сделать окончательный выбор. Тоталитаризм использует склонность демократических систем, провозгласивших принципом своего существования свободу выбора, подчиниться какой-либо неизменной и вечной истине. Но демократия не хочет делать этого добровольно, тогда-то тоталитаризм и использует внешнюю и принудительную силу,

Идея суверенитета (монарха, народа или пролетариата) порождает культ властвования, будь то цезарь, монарх или парламент, и, основанная над подсознательном, только усугубляет мистицизм власти. Н. Бердяев считает, что «исторически сложившиеся формы власть - всегда уже объективированные и рационализированные подсознательные состояния и страсти. И это всегда означает создание мифов, без мифов нельзя управлять человеческими массами. В века новой истории пытались рационализировать начало власти, создав теорию социального договора. У Гоббса, смотревшего пессимистически на человеческую природу, это привело к утверждению монархии. У Руссо, оптимистически смотревшего на человеческую природу, это привело к утверждению демократии». Но все формы власти без исключения опираются над подсознательные коллективные чувства и страсти. Даже тогда, когда государственная власть пытается управлять вполне рациональными средствами, само ее начало все же базируется на иррациональной, мистической основе.

Монархия, пока она существует на религиозной основе, сохраняет в себе много элементов органического единства, и "поэтому особенно непредсказуемыми могут быть последствия его разрушения. Переход от монархии к республике - момент критический и опасный. Здесь может наступить одно из двух весьма тревожных для власти последствий: она так же, как и закон, лишается своего мистического авторитета или же идея суверенитета, дающая закону наиболее солидное юридическое обоснование, одновременно с этим сильно ослабляет его психологические основы.

Демократии рождаются е тот исторический момент, когда общество атомизировано и наступает распад органического единства народной воли: идеологии, признающие верховенство этой воли, возникают, как правило, тогда, когда ее уже нет в действительности.

Демократическая идеология - это идеология эпохи кризиса, но не органики социальной жизни. И либеральная утопия, хотя и рисует картину бесконечного существования идеального строя и стабильности, сама порождается ситуацией кризиса: она возникает как тотальное отрицание всего существующего порядка вещей, как альтернативная картина (социального) мира.

Национализм, традиция и органичность должны прийти на смену сиюминутным эклектичным и поверхностным устремлениям демократии. С этой точки зрения, социализм как политическая модель также стремится к .преодолению демократии, сам будучи одной из форм авторитаризма, весьма близкой теократии.

Как и средневековая католическая теократия, он склонен принудительно вести людей к правде и добродетели, не оставляя им свободы выбора, по примеру либеральной демократии. Идея социальной революции подменяет собой ожидание всеобщего преображения мира, утверждая при этом, что именно она и есть мессия: стремясь к созданию нового мира на земле, революция отказывается от мира на небе и, создавая свой культ, уничтожает свободу духа. Возникнув как идея освободительная, в своем отказе от Абсолюта социальная идея неожиданно для себя смыкается с социальной реакцией, заимствуя из нее склонности к механистичности, безусловности и тоталитаризму.