On-Line Библиотека www.XServer.ru - учебники, книги, статьи, документация, нормативная литература.
       Главная         В избранное         Контакты        Карта сайта   
    Навигация XServer.ru








 

4. Военная демократия

1. Предгосударственный период истории родоплеменного строя Маркс и Энгельс называют «военной демократией». Термин этот был введен американским историком Л. Морганом для характеристики древнегреческого общества в период его перехода от родовой общины к так называемой соседской и был без особой критики воспринят Марксом и Энгельсом. «Короче, слово basileia, -писал Маркс, - которое греческие писатели употребляют для обозначенияягомеровской, так называемой царской власти (потому что главный отличительный признак ее - военное предводительство), при наличии наряду с ней совета вождей и народного собрания означает только военную демократию».

В согласии с этим и Энгельс справедливо соединяет воедино три непременных элемента военной демократии: военного вождя (наделенного еще судебными, но совершенно лишенного административных полномочий), совет вождей и народное собрание.

Народное собрание, каждый участник которого одновременно с тем воин, ополченец, - столь же важный и столь же непременный орган власти, как и оба другие. Какую бы политику ни проводило собрание, было ли оно (по Гомеру) послушным инструментом в руках знати и базилевса или, как это не раз случалось, выходило из под этой власти, - ни военный вождь, ни совет не имели никаких средств насилия по отношению к нему, никаких средств принуждения, кроме тех, которые были созданы традицией, влиянием, опорой на сородичей, личным авторитетом.

Военная демократия приходится, как можно полагать, на тот период истории, когда мы видим древнюю родовую организацию еще в полной силе, но вместе с тем когда появилось уже имущественное неравенство с наследованием имущества детьми (в противовес роду), зародилась знать и царская власть, стало обычным превращение военнопленных в рабов.

Всходи ахейских племен (по рассказу Гомера) неоднократно похваляются и своим богатством (в особенности стадами), и своим происхоходением, и своей удалью; они уже научились вести счет деньгам и соответственно с тем прикидывать, скольким волам и талантам соответствуют жеребая кобыла, треножник, молодая рабыня.

Они неохотно говорят о народе или говорят о нем с презрением, но вот слова, сказанные самим Одиссеем: «Когда же грозно гремящий Зевс учредил грозный для ахеян путь... от критян был избран я с кораблями итти к Иллиону; и было отречься нам невозможно: мы властью народа окованы были».

Строй военной демократии отличается большим разнообразием форм. В одних случаях он находится в зависимости от полисного устройства, как то было повсеместно в Греции, в Месопотамии, на Западе и Северо-Западе Индии и т.д. В других случаях военная демократия возникает в условиях кочевого или полукочевого образа жизни, как то было у славян и германцев.

Указывая на множество общих дел, присущих древним обществам, Энгельс пишет об ирокезах, что у них «домашнее хозяйство ведется рядом семейств сообща и на коммунистических началах, земля является собственностью всего племени... тем не менее нет и следа нашего раздутого и сложного аппарата управления. Все вопросы решают сами заинтересованные лица, и в большинстве случаев вековой обычай уже все урегулировал».

Самые же важные обычаи первобытного общества не могли быть ни открыты, ни изобретены, ни даже порождены повторением известных процессов. Равенство членов общества, как оно тогда понималось, вытекало из отношений первобытнообщинного строя как естественно-исторический результат объединения индивидов в первоначальные формы коллектива.

Только последующие процессы, порожденные главным образом имущественной дифференциацией, с неизбежностью привели к замене равенства людей в обществе их неравенством.

Когда мы читаем у Гомера: «...Как два человека, соседи, за межи раздорят, Оба с саженью в руках на смежном стоящие поле, Узким пространством делимые, шумно за равенство спорят», - сама собой возникает картина общественного поля, делимого на части, пока еще равные.

Не существует, однако, сколько-нибудь единого критерия распределения земли. Диодор говорит об испанских вакцеях, что они переделяли землю ежегодно: каждый получал свою долю урожая, так как последний считался общинной собственностью. Присвоение (самовольное) каралось смертью. Тот же принцип действовал повсюду при разделе добычи; каждый, кто участвовал в набеге или войне, получал равную долю. Даже на пиру полагалось получать равную со всеми ччсть, и потому Плутарх не без оснований замечает, что первоначально греческое слово «пир» означало «дележ».

У гомеровских греков каждый член общины имеет равное право на часть земли и получает ее в составе семейного надела; сама же семья должна положиться на жребий, который определит для нее, где и какой будет надел. И только так же «сыны израилевы», как о том говорится в Книге чисел, должны были делить по жребию, завоеванную землю, с тем чтобы большие семьи получали большие участки, меньшие семьи - меньшие участки. Но существует и другое истолкование описанной Гомером сцены, и от него не так-то просто отмахнуться: что если речь идет о соседях, приобретших земельный участок (куплей-продажей, дарением, наследованием) и не могущих по тем или иным обстоятельствам (овраги, заболоченные места и т. д.) договориться о справедливом разделе их общей собственности? Мы, как видно из нашего комментария, держимся иной позиции.

Каким же образом возникает обычай преимущественного наделения землей аристократии, предоставления добавочных участков базилевсу (греческое «теменос»)? Как возникает обычай неравенства?

Первые проявления неравенства мы видим в пищевых запретах, которые у охотничьих племен обеспечивают взрослым мужчинам и старикам лучшую пищу, предоставляя худшую женщинам и детям.

Причины такого предпочтения понятны. Но было непросто утвердить все это. На помощь - и притом вполне сознательно - была призвана первобытная магия с ее заклинаниями и проклятиями. А так как ее было все же недостаточно, возникают тайные обряды, тайные сообщества, оберегающие привилегии, применяются насильственные меры. Возникают хорошо известные тайные мужские союзы, главной целью которых является устрашение женщин, возникают даже тайные мужские охотничьи языки, весьма распространенные запреты, предупреждающие женщин против прикосновения к орудиям охоты и т. п.

Индивидуализация труда, рожденная новыми орудиями, приручение стад, военная добыча и т.п. - все это создало условия, при которых происходит необычайно быстрое (и в значительных размерах) накопление движимого имущества в немногих руках, а вместе с тем и углубление неравенства.

Тем, кто уже и до того добился для себяяизвестных отличий и преимуществ, предоставлялись великолепные возможности упрочить, расширить их. Так возникает добавочная часть военной добычи (чаще всего скот), которой похваляется Одиссей у Гомера. Глава дома, как и председательствующий на пиру, равно претендуют на лучший кусок и смертельно обижаются, если их обходят вниманием. Постепенное развитие указанных начал ведет к добавочному наделу для главы рода, а отсюда естествен переход к добавочному земельному наделу для «царей» или «героев».

На известной ступени развития, с выделением судебной власти и усложнением судебного процесса, с отделением обычая от религии и искусства, с которыми он находился в самом ближайшем родстве, возникает уже то, что можно с известным основанием называть «доправовой культурой». Обычаи находят более или менее точное формулирование, устанавливаются по обсуждении вопроса и при известной процедуре, могут даже систематизироваться и фиксироваться на доске, камне и т. д.

То обстоятельство, что правило поведения, пусть даже такое, какое с неизбежностью вытекает из трудового процесса (как условие его эффективности), должно пройти через сознание, даже и опутанное ложными представлениями о силах природы и т.п., создает бесконечное разнообразие одного и того же обычая.

Каковы же наиболее существенные черты обычая по сравнению с правом? На это можно ответить следующим образом. Как родовой строй, так и обычай представляют собой свойственную данным историческим условиям естественно выросшую структуру, не знающую отношений господства и порабощения; соответственно с тем не существует никакого другого способа принуждения к выполнению обычая, кроме тех, которые созданы самим обычаем, не существует еще никакого различия между правами и обязанностями. Для индейца, пишет Энгельс, не существует вопроса, является ли участие в общественных делах или кровная месть его правом или его обязанностью; такой вопрос показался бы ему столь же нелепым, как и вопрос, являются ли правом или обязанностью сон, еда или охота.

Назад       Главная       Вперёд