Петр Лаврович Лавров (1828-1900)
родился в семье богатого русского помещика.
Отец его был военным и сына тоже направил в
военную школу-молодой Лавров поступил в
Артиллерийское военное училище. Уже в эти
ранние годы (Лавров окончил военное училище
19-ти лет) он отличался исключительной
эрудицией; в это время интересы его
склонялись преимущественно к изучению
математики и естествознания, но он
тщательно изучал и историю научной мысли. В
1844-ом году (21-го года) Лавров стал
преподавателем математики в
Артиллерийском училище, а через несколько
лет стал профессором математики в
Артиллерийской Академии. Научные и
исторические занятия были глубоко связаны
у Лаврова с моральными исканиями - в этом
отношении Лавров, разделяя общую русским
философам моральную установку, занимает
одно из самых видных мест в истории русских
этических исканий. Нет сомнения, что в
духовном созревании Лаврова сыграло
большую роль влияние Герцена; во всяком
случае, Лавров близок к Герцену в целом ряде
его основных идей (хотя Лаврову совершенно
была чужда трагическая историософия
Герцена) . ..Принципиальный и
психологический примат этики у Лаврова
оставался всю его жизнь и составлял
подлинный фундамент его секуляризма, резко
и систематически выраженного Лавровым .
Социологические интересы очень
рано проявились у Лаврова как раз в связи с
изучением истории науки. Лавров всецело был
захвачен общей атмосферой позитивизма,
царившей в Европе с конца 40-ых годов, но он
основательно изучал и немецкую
идеалистическую философию, памятником чего
являются прежде всего его статьи о Гегеле.
Очень спорным является вопрос, какое из
влияний было решающим в философском
развитии Лаврова. Сам Лавров в своей
автобиографии говорит о серьезном влиянии
на него Протагора, Конта, Фейербаха и А.
Ланге, - но при изучении его взглядов
становится ясным, что велико было влияние
еще ряда философов-прежде всего Канта,
затем Курно и Ампера, Спенсера, Маркса. Как
видим, это все столь различные авторы, что,
очевидно, перед нами или просто эклектик,
или же, наоборот, человек с собственным
оригинальным синтезом.
В реальности именно последнего
не приходится сомневаться, но где искать
центра и руководящей основы оригинальных
построений Лаврова, - это не легко
установить.
Лавров был да и всю жизнь
оставался ученым, но его живые симпатии к «прогрессивным»
течениям в русской жизни фатально толкали
его на сближение с русскими революционными
движениями. Любопытно отметить, что Лавров
все время печатал свои статьи не в органах
русского радикализма, а в журналах более
умеренных, чисто либеральных. С
Чернышевским, вождем русского радикализма,
у него не было близости, несмотря на
чрезвычайное сходство их во многих пунктах.
Но Лавров держался несколько в стороне от
Чернышевского, вообще радикального
направления; тем не менее, он был арестован
в 1866-ом году (в связи с покушением
Каракозова, к которому, впрочем, он не имел
никакого отношения) и был сослан в
Вологодскую губернию. В 1870-ом году Лавров,
потерявший надежду на освобождение, бежал
за границу, по-прежнему стремясь только к
научной работе, которая была совершенно
невозможна для него в условиях ссылки). За
границей он действительно до конца дней
интенсивно занимался научной работой, но
очень рано втянулся и в революционную
деятельность. Дело в том, что во время
пребывания в Вологодской губернии Лавров
написал «Исторические письма» (вышедшие в
свет под псевдонимом Миртова), которые
имели (неожиданное для самого Лаврова)
громадное влияние на радикальную русскую
молодежь. И вот, в 1872-ом году, группа
почитателей Лаврова послала к нему в Париж
своих представителей с просьбой и
предложением издавать заграничный журнал и
руководить социально-революционным
движением. Лавров, до того времени
воздерживавшийся от прямого участия в
революционном движении (он все надеялся
получить возможность вернуться в Россию
для спокойной научной работы), под влиянием
различных обстоятельств, принял
предложение молодежи, основал журнал «Вперед»
и тем навсегда закрыл для себя возможность
возвращения в Россию. Он, впрочем, продолжал
печататься в России, но всегда под чужим
именем. Участие в Интернационале, активное
участие в революционной работе делали
самое имя Лаврова запретным для упоминания
в русской печати, - и многочисленные
произведения Лаврова чисто научного
характера оставались для широких кругов
русского общества неизвестными или
забытыми... В 1900-ом году Лавров скончался.
Переходя к изложению построений
Лаврова, прежде всего еще раз подчеркнем,
что Лаврова никак нельзя считать
эклектиком; то обстоятельство, что в его
взглядах отразилось влияние Канта и
позитивистов, Курно и Фейербаха, означает
лишь широту его «критического реализма».
Вообще исходное убеждение Лаврова
определялось его верой в науку, его
критицизмом, его отрицанием метафизики. Вся
эпоха Лаврова жила теми же умонастроениями;
Лавров без колебаний и сомнений
присоединяется к тому духу секуляризма,
которым был насыщен Х1Х-ый век. Эта основная
секулярная установка оставалась у Лаврова
до конца дней, -он остался верен своему
критическому рационализму. Позитивизм (как
искание истины лишь в пределах опыта),
углубленный построениями Канта, Курно,
предопределил всю работу мысли Лаврова и
наложил свою печать на его духовные искания.
Но была у Лаврова одна сфера, в которой он не
знал границ или стеснений, в которой его
внутренняя работа шла свободно, независимо
от его теоретических построений,-это была
сфера этики. Если можно сказать, что в
Лаврове был настоящий пафос познания,
критического исследования, то с неменьшей
силой, с истинным вдохновением в нем пылал
этический пафос. Это была натура
исключительной преданности идеалу;
справедливо было однажды сказано о нем , что
«сознание нравственного долга сохраняло у
него идеальную высоту религиозного культа
до последней минуты жизни». Биограф.
Лаврова отмечает, однако, что смерть
подруги жизни Лаврова (г-жи Чаплициной), на
некоторое время поколебала равновесие его
духа; больше всего взволновала его проблема
бессмертия человеческого духа - но через
некоторое время старый рационализм вновь
овладел им. Здесь мы имеем нечто большее,
чем тот гуманизм, который нам уже много раз
встречался, как основное содержание
русского секуляризма. В Лаврове (как
отчасти, но не с такой силой, в Михайловском)
есть и нечто близкое к «панморализму» Л.
Толстого. Уже у Герцена независимость и
самобытность морального вдохновения
полагают границы позитивистической
установке ума; ту же черту мы отмечали у
Чернышевского. Но у Лаврова с особенной
ясностью выступает примат социологии, - и
отсюда, и только отсюда, надо выводить его
антропологизм (в котором сам Лавров видел
самую характерную черту его системы). В
одной из самых ранних его философских
статей - «Три беседы о современном значении
философии» - это выступает с полной
ясностью; другие статьи того же времени все
построены в тех же тонах. «Философия, -
читаем в одной из статей, -есть понимание
всего сущего, как единства, и воплощение
этого понимания в художественных образах и
нравственных действиях». В этой формуле
сразу ясно, что этическая (и эстетическая)
сфера здесь ставятся рядом с познанием,
как самостоятельная область духа. Мы увидим
дальше, что социологические мотивы в
известном смысле предопределяют все
основные построения Лаврова. Но сейчас
подчеркнем, что нисоциология, которой
отводил Лавров первое место в системе
философских изысканий, ни критическая
история разума (что было излюбленнейшей
темой научных исследований Лаврова) не
закрывали для него темы «воплощения»
нравственных движений. Лавров поэтому
считает основным и исходным понятие «цельного
человека», что и определяет его «антропологизм».
Эта идея «цельного человека» формально
сближает Лаврова с Хомяковым, Киреевским,
но у этих мыслителей она имеет совсем не тот
смысл, что у Лаврова. Во всяком случае,
Лавров рано сознает своеобразие этической
жизни , сознает и то, что только наличность
этического идеала освещает нам ход истории.
В этой независимости этической сферы,
неразложимой, невыводимой из «фактов»,
заключается «полупозитивизм» Лаврова.
|