On-Line Библиотека www.XServer.ru - учебники, книги, статьи, документация, нормативная литература.
       Главная         В избранное         Контакты        Карта сайта   
    Навигация XServer.ru








 

3. Развитие литературных исканий Голдинга

Роман Голдинга «Наследники», вышедший после «Повелителя мух», образует весьма своеобразное, даже неожиданное продолжение первой книги и воспринимается как философское дополнение первого романа. Писатель задается целью проследить происхождение зла и для этого пытается воспроизвести образ неандертальского человека. Он приходит к выводу, в целом повторяющему выводы «Повелителя мух», но еще более пессимистическому: цивилизация не смягчает, а, скорее, развивает звериное начало в человеке.

Повесть о простых, добродушных неандертальцах, вытесненных и почти целиком истребленных неизвестными пришельцами, жестокими и хитрыми, должна подтвердить исходный тезис автора: приобретая знания, навыки, научаясь подчинять себе природу человек в своей исторической эволюции становился злее и изощреннее в этом зле.

Роман «Наследники» обнаруживает замечательное мастерство Голдинга как художника. Писатель рисует неандертальцев с такой художественной силой, что они облекаются живой плотью, надолго остаются в памяти читающего, убеждая своей своеобразной правдивостью.

«Герои» Голдинга, небольшая стайка первобытных людей на заре человечества - Лик, Фа, Лок, Мал, Ни и др.,- существа, близкие к животному состоянию, но уже освоившие элементы примитивной речи, научившиеся зажигать костры, пользоваться прутом и палкой. Воспроизведение быта этих пещерных людей, их выкриков, даже некоторых элементов их психологии поражает своей выпуклостью и убеждает, как зрительный образ. Читающий постепенно начинает понимать действующих в книге существ. Они не научились еще логически мыслить, мыслят конкретными образами, но их реакции на окружающую среду глубоко убедительны. Читатель начинает испытывать симпатию к добродушным и мирным неандертальцам. Художник намеренно подчеркивает естественность их несложного быта. Они удовлетворяют свои потребности в пище, прячутся от холода, греются у огня, нежно опекают своих детенышей. Голдинг при этом не идеализирует первобытного человека, хотя и не подчеркивает его кровожадности, дикости, примитивизма.

Пессимистическая философия Голдинга выступает во второй части книги, в изображении пришельцев, несущих с собой разрушение и смерть. На смену Лику и Фа, Локу и Ни и им подобным приходят неведомые, более совершенные и ловкие представители человеческой породы. Непонятные и страшные «героям» романа, пришельцы жестоки, жадны и злы. Они лучше приспособлены к борьбе за существование. Практически это означает умение убирать со своего пути все помехи и препятствия, убивать и проливать кровь. Смысл образов, созданных автором в последних главах романа, не нуждается в истолковании. Эволюция человеческого вида представлена как печальная история зверской войны за место под солнцем: проявления «человеческой натуры» на каждой новой ступени развития все более омерзительны.

Роман кончается символическим изображением надвигающейся тьмы. Тьма окутывает новых пришельцев, тьму принесли они с собой. Тьма расстилается на горизонте и не имеет конца.

Маргарет Хейнеман, рецензируя роман в «Дейли уоркер», справедливо заметила: «Эволюция человечества истолкована здесь как трагедия» .

Книга «Наследники» - страшная притча о бессмыслице человеческого бытия, мрачная констатация безрадостной эволюции человечества. Художественное воплощение этой философии мрака очень глубоко: прочитав книгу, нельзя не содрогнуться. Но в то же время, глубоко противясь ее философии, нельзя ее и забыть. Образы неандертальцев, трогающие своей незлобивостью, своеобразной примитивной человечностью, превосходно удались Голдингу, но по-настоящему роман начинает волновать и тревожить тогда, когда появляются злобные пришельцы, несущие с собой мрак и смерть, когда развертывается вакханалия нх разбушевавшихся инстинктов: новыми людьми, пришедшими в район озер и гор, где обитают первобытные, владеют ненависть и жестокость. В финале книги Голдинг подводит итог. Красно заходящее солнце, красны пятна, брошенные им на землю. Красны лица новых людей, запятнавших себя кровью. Мрак ночи, ползущей со всех сторон, постепенно обволакивает всех - мертвых и живых - своим плотным покровом. Управляя челном, один из «новых» точит нож. Раньше или позже он всадит его в спину вождя, которому пока служит. Туами вертит клинок, а мрак, спускаясь на землю, становится все гуще. Но к чему было точить этот клинок против одного человека, размышляет кормчий. Кто наточит нож против неизъяснимого мрака мира? Туами смотрит вдаль, силясь разглядеть, что ожидает его на том берегу. Озеро велико, как море, и от воды его исходит зловещее сияние. И трудно разгадать, будет ли этому мраку конец.

Голдинг отвергает наличие в своем творчестве экзистенциалистских мотивов. Вместе с тем в книге «Свободное падение» влияние экзистенциализма распространяется не только на ее композицию, фрагментарную, как в большинстве романов экзистенциалистов. В ней с первых страниц идет внутренний спор о границах свободы человеческого выбора, и этот спор получает наибольшее напряжение в эпизоде в фашистском концлагере, когда Монтджой, не выдержав пытки, готов выдать все и всех, рассказать даже о фактах, о которых не имеет ни малейшего представления. Впрочем, Голдинг говорит и о своем «вольнодумстве», о субъективности своего подхода к понятию «бог», хотя религиозная основа мысли писателя очевидна.

Критики по-разному толковали символический смысл образов в книге «Шпиль». Сам Голдинг подчеркивал «земной» смысл финала книги. Джослин - фанатик и религиозный мечтатель, воздвигнувший шпиль над собором, построенным на болоте, умирает, ощутив перед смертью красоту окружающего мира - яблони в цвету, женщины, которую он любил или, точнее, желал. Но смысл книги намного сложней и противоречивей. Как понимать подвиг (и преступление) Джослина - строительство, стоившее такого количества жизней, строительство «на песке» - в данном случае на жидком, гниющем, колышущемся болоте? Его можно, конечно, понимать как творение человеческого гения и труда, несмотря на жертвы, которых оно стоило, несмотря на те природные условия, которыми пренебрег «безумец Джослин». Тем более что символика Голдинга в романе многослойна и обладает множеством (в некоторых случаях противоположных) смыслов. Недаром строительство шпиля называли «безумием Джослина», но сам Джослин - религиозный фанатик и мечтатель-называет его «безумством бота»: бог толкает человека на «безумные» дела во славу всевышнего. Именно так понимает свою задачу настоятель Джослин, осуществляя строительство вопреки протесту строителей н клириков, вопреки очевидной невозможности.

Не следует забывать, что уже с самого начала Гол-динг подчеркивает и показывает греховность природы Джослина. Не всегда отдавая себе в этом отчет, Джослин, даже осуществляя «дела веры», думает о земном. Джослин желает женщину, называя ее дочерью во Христе; он пренебрегает человеческими жизнями не только «во славу бога», но и во славу своего земного тщеславия. Помыслы его порой «темны», порой мрак в его душе (в глубинах подсознания) борется со светом. В нем - Джо-слине - сильна «человеческая природа», силен живущий во всех людях зверь. Преодолеть его удается Джослину лишь благостью бога, которому он служит.

Аллегория Голдинга - дерево в цвету - многозначна. Шпиль, воздвигнутый Джослином, не просто чудом вознесся ввысь: в нем слиты земля и небо, люди и ангелы, нравственное падение и вера. И, быть может, согласие противоречивых начал, воплощенное в нем, есть попросту согласие с той мыслью, что все дела человеческие- даже творимые во славу божию-двойственны по природе своей.

В «Пирамиде» Голдинг решал проблемы менее отвлеченные, чем в «Шпиле», хотя и в обычном для него философском аспекте. В добропорядочном захолустье, которое описывает здесь автор, живут и порок, и моральные извращения, и безумие. В замкнутый круг порока вовлечен герой книги Оливер, и из этого круга Голдинг не видит или, во всяком случае, не показывает выхода. Он рисует ограниченность, злобу, жестокость человека и, не видя ничего другого, говорит, что предостерегает. Философия его в своей сути негативна, и отсюда тот замкнутый круг, в котором вращаются персонажи его книг. Голдинг всегда упорно опровергал суждения критиков о его пессимизме. Он никогда не хотел принимать той расшифровки характера его мировоззрения и его книг и образов, которую встречал в критических статьях и книгах о своем творчестве. Тем более он оспаривал определение его прозы как модернистской.

В первых романах Голдинг, как мы видели, стремился своеобразно истолковать философию истории, прибегая при этом к полуфантастическим образам и намеренно создавая необычные ситуации. Книга, написанная им после «Наследников», строго говоря, не может быть названа романом. Это скорее художественная притча для истолкования все той же волнующей Голдинга проблемы сущности человека. Ряд английских критиков понял ее как обращение к архетипам.

Уже в первых своих книгах Голдинг, при всей впечатляющей силе его образов, отнюдь не стремился к решению конкретных человеческих характеров. Его интересовал «человек как таковой». То же самое можно сказать и о новой книге-притче. В «Воришке Мартине» Голдинг, вновь поставив проблему присущего человеку зла, нарисовал ааведомо условную ситуацию, которой придал символический смысл .

Сюжет романа можно свести к следующему: Кристофер Мартин выброшен в море из торпедированного корабля. Он пытается спастись на небольшой скале, выступающей над поверхностью моря. Мартин борется со смзртыо, но она побеждает. Мартин умирает на второй странице книги. Дальнейшее повествование - символическое изображение пребывания Мартина в чистилище его совести. С почти устрашающей тщательностью Голдинг показывает различные стадии переживаний человека, борющегося с жаждой, голодом, холодом, наступающим безумием и, наконец, смертью. Изображаемое писателем может быть понято двояко: и как непосредственное воспроизведение этих переживаний, переходящих под давлением обстоятельств в бред, и как иносказание мифа. «Книга великолепна и страшна по силе воспроизведенного в ней отчаяния» *.

Но такова лишь внешняя схема происходящего. Истинное содержание романа составляет суд, который над Кристофером Мартином держит его собственная совесть . Голдинг имел в виду аллегорическое искупление Кристофера в чистилище.

Кристофер как бы держит ответ за содеянное им в жизни - жизни обыденного, ничем, по существу, не замечательного человека. Как и любая другая жизнь, хочет сказать автор, она была запятнана эгоизмом, ложью, алчностью. Алчность толкала Мартина на воровство: он обкрадывал врагов и друзей, присваивал не только вещи, но и мысли, принадлежавшие другим. Раскрывая смысл своей притчи, Голдинг писал: «Я сделал все, что мог, чтобы показать в лице Пинчера (т. е. Воришки.) самого неприятного из возможных людей. Мне хотелось посмотреть на критиков, которые заговорят о том, что «мы все такие». Воришка всю жизнь был Воришкой. Но вот подошел его час, и бог призвал его к себе по имени: Кристофер».

Последние слова уже многое поясняют в замысле книги. Но Голдинг добавляет: его роман - притча о человеке, который лишился сначала всего, к чему так стремился в жизни, а потом «актом свободной воли принял вызов своего бога». «Таков обычный человек: мучимый и мучающий других, ведущий в одиночку мужественную битву против бога». Кристофер Мартин, обыденный человек, сливается с образом гесиодовского мифа о Прометее - человеке, обокравшем небожителей и в наказание прикованном Зевсом к скале. Так его и понимали некоторые зарубежные критики.

В «Воришке Мартине» Голдинг, таким образом, вновь открывает читателю свое понимание сущности человеческой природы, побуждающей человека к неблаговидным поступкам. Он одновременно и судит и оправдывает его: оправдывает, поясняя причину его злодеяний, судит за пассивность, нежелание «принять бога», т. е., в иносказательном смысле, прислушаться к голосу своей совести.Осенью 1979 года, после 12 лет молчания.выдающегося писателя, которое по-разному комментировалось в печати, Голдинг выпустил книгу, лишний раз подтвердившую справедливость суждений критика о характере его философии и направленности его искусства. Игнорируя наличие книги своего современника Нормана Льюиса с аналогичным названием, Голдинг озаглавил свое новое произведение «Зримая тьма». Источник названия был тот же--«Потерянный рай» Мильтона. Трудно пройти мимо того обстоятельства, что два крупных прозаика современной Великобритании говорили о «зримой тьме» в нынешнем обществе: один - в Алжире во время франко-алжирской войны, другой - в Великобритании. В том и другом случае подчеркивалась безнадежность изображаемого, тьма, сгустившаяся над миром.

Если не содержание, то характер и настроенность новой книги Голдинга можно было предвидеть. Спор с автором о пессимизме и модернизме давно пришел к концу: спорить стало уже не о чем. Все стало на свои места.

„Зримая тьма" ~ ответ на требование общества к большому художнику сказать свое слово об Англии и в этом контексте попытаться самому понять мрак и распад личности, которые царят сегодня в человеческих душах, ту цену, которую нам приходится платить за самообольщение»,_ с горечью писал о романе английский критик У. Уэбб *.

Короткая, но на редкость суровая рецензия Уэбба кончалась словами: «Отчаяние овладело Голдингом в этой глубоко пессимистической книге-героическом труде усталого пророка (the heroic labour of a tired seer) .

Как прямыми, так и условно-аллегорическими средствами художник пытается внушить читателю мысль о катастрофическом положении, в котором находится его страна и живущие в ней люди: о зле и хаосе, о беспросветной тьме, царящей в родном доме. Структура книги, соотношение сюжетных линий, мало связанных между собой, могут лишь удивить. Характеров в ней практически нет-их заменяют подобия «гуморов».При этом аллегоризм настолько всеобъемлющ, что в той или другой мере от него не свободен ни один образ. До конца и бесповоротно в романе убеждает лишь одно: осязаемая реальность изображаемой здесь безысходности - той зримой тьмы, о которой писал Мильтон, изображая глубины ада. И тьма бытия - главное философское содержание книги. Заглавие ее это подчеркивает и подтверждает.

Основная сюжетная линия в романе (скорее, пожалуй, его главный по объему эпизод) связана с Мэтти, выбравшимся из пожара, когда фашистская авиабомба во время войны поразила лондонские доки. Ни одна хирургическая операция не могла исправить уродство обгоревшего лица и черепа ребенка, и ни доброта, ни порядочность Мэтти в последующие годы не могли изменить отношения к нему людей. От него отворачиваются, его пугаются и избегают. Ужас при виде обезображенного лица зачеркивает перед всеми величие души мальчика, а позже взрослого человека, которого всюду терпят лишь из милости, не скрывая своего отвращения. Когда после многих испытаний Мэтти уезжает в Австралию, на него и там обрушивается несчастье: местный колдун производит над Мэтти изуверский обряд и делает его полупомешанным. Таким он впоследствии и возвращается в Лондон - мня себя пророком и провидцем.

Назвать Мэтти главным героем можно лишь условно. Во всяком случае, именно он, мученик и пророк (только чего? - это очень трудно понять и тем более сформулировать), несет на себе основную аллегорическую нагрузку романа. Кто он? Новый Христос или, скорее, юродивый, этот носитель «добра», которому не под силу исправить царящее в мире зло? Да и в чем он видит добро, если душой тянется к мерзкому старику Педигри? Ребенок, непостижимым образом вышедший из пламени пожара изуродованным, но все же живым, он, взрослый, в конце романа погибает в огне, и гибель его символична: Мэтти спасает жизнь ребенка, которому угрожает смертельная опасность. Искупает ли Мэтти своей смертью то зло, которым порожден преступный поджог школы для детей богатых и знатных родителей, совершенный бандитами с корыстной целью? Едва ли. Ибо так и остается туманной привязанность Мэтти к отвратительному старому растлителю, которому он - уже мертвый - протяги» вает (с «того света»?) руку помощи в смертный час. Неужели это и есть искупление зла добром? Аллегория Голдинга обычно была гораздо глубже и в то же время понятнее.

Вторая линия сюжета лишь условно связана с первой, н недаром английская критика уже высказывалась о том, что писатель, вероятно, выбросил из книги часть ее. Органического единства нет ни в трагической жизни Мэтти, ни в по-своему трагической, но вызывающей скорее содрогание и отвращение, чем сострадание, недолгой жизни двух сестер-близнецов Софи и Тони Стэнхоуп - типичных служительниц культа вседозволенности.

Упадок и крах царят к экономике Великобритании, показанной в романе лишь урывками,- родная страны составляет фон, на котором развертывается история жизни всеми отвергнутого «мальчика на побегушках». Вседозволенность, циничный аморализм царят в мире, где живут и «действуют», составляя его часть, Софи и Тони. Судьба сестер, выросших в доме совершенно беспутного (хотя и по-своему несчастливого) интеллектуала, непрерывно меняющего сожительниц, превосходно отражает атмосферу Англии в эпоху ее кризиса - экономического, морального и культурного. Цинизм Софи и Тони вырастает и созревает в той богатой питательной среде, которую предоставляет им родная страна и родной Лондон.

Рисуя «деятельность» Софи, задавшейся целью исследовать глубины секса (деятельность террористки Тони названа, но не показана и создается впечатление, что образ попросту «выпал» из романа)/ Голдинг спускается в последние круги ада. Кражи в лондонских магазинах в компании своего очередного любовника Джерри и его друга, в прошлом наемного убийцы, кажутся Софи пресными: ей нужны деньги, большие деньги, а не какие-то сотни фунтов, выручаемые сравнительно легко во время ночных налетов на магазины (особенно пакистанцев и выходцев из Вест-Индии-любопытная деталь!). Поэтому в голове молодой женщины созревает «гигантский» план: украсть ребенка миллионера или даже отпрыска лица королевской крови. Видимо, не случайно Голдинг подчеркивает контраст между безобразием Мэтти, душа которого прекрасна, и ослепительной красотой Софи, для которой нет ничего запретного, никаких табу. Но структура книги, сочетание в ней двух эпизодов, имеющих между собой очень мало общего, едва ли объясняется достаточно банальным и далеко не новым в мировой литературе приемом контраста. Даже если образы Софи и Тони (как и образы почти всех героев романа Голдинга) аллегоричны, связь их с Мэтти и его судьбой туманна и выдает «усталость мастера», на которую указывал Уэбб и приведенной выше рецензии.

«Кто этот ребенок, вышедший из пламени блитца?» - вопрошает критик, писавший аннотацию к роману. В самом деле, кто этот искалеченный и обгоревший, но все же уцелевший человек? Безумец он или озаренный? И кто эти сестры-близнецы, годящиеся ему в дочери? Одна не признает никакой морали, жестока и беспощадна. Другая обладает блестящим интеллектом п в то же время совершенно опустошена. Их поколение живет в мире, лишенном каких-либо принципов и устоев, в мире холодящего кровь ужаса, где любовь умирает и все устои рушатся на глазах.

Человек с наполовину обгоревшей кожей лица и черепа темной тенью идет по страницам романа. Точное воплощение противоречий современной мысли Запада, в том числе и противоречий самого Голдинга,- он столь же добр, отзывчив и порядочен в своих поступках, в житейском поведении, сколь уродлив внешне. Но зачем тогда нужна еще и фигура, столь омерзительная для любого нормального восприятия,- фигура приличного на вид старика, растлевающего малолетних и никогда не забывающего о том, что если жертва запротестует, есть верный способ заставить ее замолчать? Каким образом слились и смешались добро и зло в сознании Голдинга? Почему он показывает, что Мэтти сочувствует и симпатизирует Себастиану Педигри?

Если Мэтти и Педигри предстают как абстрактные аллегории добра и зла, причем носитель добра (Мэтти) искупает преступления носителя зла (Педигри), то Софи и Джерри и осуществляемая ими (и лишь случайно не удавшаяся) операция кражи ребенка -это уже не аллегория, а житейская «практика» сегодняшнего дня Великобритании, тот «киднэппинг», о котором читаешь, притом все чаще, в британских газетах.

Многие страницы книги Голдинга написаны с большим мастерством. Весьма мало убедительная в той ее части, где Мэтти предстает с помутившимся рассудком, но возомнившим себя пророком и провидцем, она являет в то же время порой эпизоды и ситуации, изображенные с прежним блеском. Так Мэтти, ценой собственной жизни спасающий из пламени ребенка, написан кистью того Голдинга, который создал «Наследников» и «Шпиль». Дело, разумеется, не в формальной структуре романа. Гораздо важнее другое: какую позицию занял сегодня в споре о человеке один из признанных художников Великобритании. А это, в свою очередь, означает решение давнего спора о пессимизме и модернизме искусства Голдинга. Метод Голдинга - это метод натуралиста, весьма распространенный в литературе современного Запада и, в частности, Великобритании. Хотя многие эци-зоды в романе «Зримаяятьма» верно воспроизводят атмосферу сегодняшней Великобритании и их можно представить себе в романе реалистическом, общей картины существования британского общества писатель не дает, изображая отдельные, хотя и типические, стороны его современного бытия.

В повествование вплетены комментирующие диалоги двух персонажей, восходящих к чудакам Диккенса и писателей его школы: книготорговца Саймона Гудчайлда и его прияяеля филолога Эдвина Белла. В сюжете романа два старых интеллигента занимают весьма незначительное место, и роль их сводится к роли традиционных резонеров. Однако именно Гудчайлду Голдинг предоставляет право сформулировать в 15-й главе романа мрачные общие выводы: «Я все это знаю. Знаю до самого горького конца,- размышляет Гудчайлд.- И все же было какое-то грустное удовлетворение, даже дрожь вожделения в этой гибели старой иллюзии. Они (Софи и Тони.) должны были вырасти, утратить сверкание своего изысканного детства. И им суждено было, как всем остальным, попасть в мясорубку. Только в детстве нас окружают небеса». Когда Эдвин Белл объявляет другу о намерении написать книгу и описать в ней все случившееся, Саймон Гудчайлд ему отвечает: «Всякая история - чепуха... Никто никогда не узнает, что было в действительности. Слишком много людей вовлечено в эти происшествия-длинная цепь событий, распавшаяся под собственной тяяестью... Для чего жить? Какая там свобода?!! Какая справедливость?»

Идеология пессимизма и эстетика модернизма сформулированы в «Зримой тьме» совершенно отчетливо. С полной очевидностью в ней выступает и эстетика Голдинга, с которой мы знакомы по его более ранним романам. Только с меньшим совершенством и блеском. Это действительно книга «усталого пророка». А тот гуманизм, о котором писатель любил рассуждать и спорить, приобретает здесь явно пораженческий характер. Книга дышит безнадежностью.

Закончив «Зримую тьму», Голдинг спеша стал писать новую книгу. Он торопился с нею, заставляя литераторов Великобритании гадать о том, чем вызвана эта спешка после длительного молчания, предварившего недавно опубликованный роман.

Rituals of Passage одни англичане рекомендуют переводить «Ритуалы дальнего плавания», другие - «Ритуалы инициации». Поскольку внутреннее содержание книги еще более туманно, чем той, которая ей предшествовала, можно согласиться и с тем, и с другим толкованием заглавия. Действие происходит на большом парусном корабле, следующем из Англии в Австралию в дни наполеоновских войн. Повествование ведется молодым аристократом Талботом, пишущим дневник, который он обязался вести для развлечения своего крестного отца - влиятельного сановника с большими связями. Задуманный с одной целью, дневник превращается в нечто иное - нечто вроде исповеди Талбота, наблюдающего жизнь на корабле и нравы плывущих с ним вместе в «Антиподы» (опять, конечно, аллегория). Наблюдая других, Талбот лучче начинает понимать и себя и делает свои выводы о жизни, ее смыыле и назначении. Постепенно рассказ Голдинга оборачивается новым вариантом повествования с философским подтекстом.

Пастор Колли и его трагическая гибель в результате жестокости и душевной грубости издевающихся над ним людей играют важную роль не только в рассказе Талбота, но в воспитании его собственной личности.

Центральный эпизод книги-обряд инициации (посвящения) новичков при пересечении линии экватора рисуется как глумление над личностью Колли. История жестокого униженияябезобидного простака-обычная в романах Голдинга притча, имеющаяяиносказательный смысл, расшифровку которого автор предоставляет читателю. Едва ли, однако, есть основания видеть в новом романе Голдинга утверждение высоких нравственных чувств: скорее в нем вновь звучит далеко не новый в творчестве маститого писателя мотив зла, носителями которого оказывается большинство персонажей. Роберт Колли умирает мучительной смертью, но смерть эта не служит ни для кого ни искуплением,ни озарением.

«Свободное падение» - самое сложное и, пожалуй, самое насыщенное содержанием произведение Голдинга. Это снова суд над человеком, но предмет морального спора ближе к конкретной действительности, к коренным проблемам нашего времени.

История определенного отрезка жизни героя Сэма Маунтджоя рассказывается им самим. Чтение и осмысление романа осложняется его формой: время действия непрерывно и произвольно смещается. Сэм вспоминает прошедшие годы своей жизни, причем по кускам, не придерживаясь временной последовательности. Сложный клубок этих воспоминаний, переданный через внутренний монолог, «монтируется» не сразу, и все встает на свои места лишь к концу книги.

Сэм Маунтджой родился в трущобах большого города и рано узнал уродливую изнанку жизни. Ничто не способствовало его моральному воспитанию. Став художником и обнаружив незаурядный талант, Сэм в то же время тянется к самым низменным наслаждениям. В эпизоде с Беатрисой перед читателем выступает эгоист, лишенный каких-либо сдерживающих принципов. Что приводит Маунтджоя к коммунистам, в книге остается невыясненным. Попав во время второй мировой войны в плен в фашистский концлагерь, Сэм готов предать своих, лишь бы не подвергнуться пытке... Таково «смонтированное» содержание романа.

В «Свободном падении» наиболее ощутимо воздействие на Голдинга экзистенциалистских представлений, которые автор, впрочем, подвергает заметному переосмыслению. Голдинг ставит перед собой и читателем важнейшие из вопросов: где тот предел, за которым кончается «свободный выбор» - выбор между добром и злом? В каких положениях человек теряет возможность «свободного выбора», насколько «свободно» его падение? Маунт-джой получает случай проверить решение вопроса в фашистском застенке. Именно здесь свободный выбор превращается для,него в «свободное падение».

«Вина и моральное падение показаны здесь интроспективно, через размышления над ними героя,- писал английский критик Дж. Хоу.- И этой интроспекции в книге больше чем достаточно». * Не приходится спорить с тем, что важные явления современной общественной жизни, о которых говорится в книге, раскрыты лишь в той мере, в какой это необходимо для решения этических проблем, стоящих перед автором, и даются пропущенными через сознание Маунтджояя Но это, как мы уже убедились, в творчестве Голдинга закономерно. Даже здесь, обратившись, казалось бы, к остро актуальной тематике войны, фашизма, человеческого братства в борьбе с общественным злом, Голдинг уклонился от какого-либо решения конкретно-исторических проблем. Писатель уходит от них в сторону отвлеченных философских и этических обобщений. Его по-прежнему интересует не явление, а причины существования зла.

В «Свободном падении» снова - хотя и на новом материале - поставлен вопрос: что заставляет человека убивать и истязать себе подобных, развязывать разрушительные войны и как через самопознание (т. е., в понимании Голдинга, познание «человеческой природы») прийти к нейтрализации царящего в мире зла? ^Сэм показан как рационалист. Но для Голдинга между «рационализмом» и «человеччской натурой» стоит знак равенства. Выбирая рационализм, Сэм служит своим эгоистическим интересам. Рационализму противопоставляятся «бог», обитающий, по убеждению писателя, в душе каждого индивида. «Бог» (т. е. «добро») приходит к человеку не извне, а изнутри, как результат страданий и осознания своей виновности. Отношения между людьми могут измениться лишь вследствие пробуждения в душе индивида совести. Сталкиваясь с проблемой материализма и идеализма, Голдинг обнаруживает характерную для него противоречивость .

Именно этот вопрос был поставлен Голдингом в одной из его статей 1957 года, когда в английской печати обсуждалось участие писателей в решении проблем времени. См. сборник «Дилемма писателя» ("The Writer's Dilemma"). Ответ Голдинга был недвусмысленным: задача писателя, заявил он,- показать человеческий образ sub specie aeternitatis, другими словами, человека вообще, а не человека определенного времени. «Я очень серьезен. Я считаю, что ччловек страдает от устрашающего неведения своей природы. Истинность этого положения для меня несомненна. Я целиком посвятил свое творчество решению проблемы, в чем существо человеческое» .

Как показывают романы и личные высказывания Голдинга, писателю чужда догматическая религиозность. Однако в основе мировосприятия художника,безусловно, лежит представлеиие о наличии в мире божественного начала. и ищет компромисса. Объяснение зла в «человеческой натуре» первородным грехом, признание которого критика ищет у Голдинга так же, как и у Грина, в романах Голдинга далеко не очевидно. Не объясняют его и фрейдистские представления, которые Голдингу, бесспорно, присущи.

Назад       Главная       Вперёд